Юрий Иванников - Шел солдат…

– Мужчина, ну что же вы все время сидите и молчите, все о чем-то думаете? Смотрите, ведь день уж на закат, а вы не кушали, даже чаю не попили!

Женщина лет 40—45, сидевшая напротив, отвлекла Василия Федоровича.

– Ах, да, да, конечно…

Василий Федорович достал из котомки газетку, постелил на край столика, потом и свою нехитрую провизию – кусок хлеба, варёное вкрутую яйцо, несколько кусочков сала.

– А хотите, я закажу вам чаю у проводника, я все равно иду в ту сторону.

– Да, закажите, пожалуйста, если нетрудно.

Война.

Все, что испытал Егор за эти два года, можно назвать одним словом – лихо. Егор не хотел ничего вспоминать из войны, кажется, не было там ни единой хорошей минуты. Штрафников, бывших заключенных, всё время бросали под пули.

Егор вспомнил форсирование Днепра – жертв было столько, что вода становилась красной от крови.

Как-то нелепо все тогда получилось – в октябре 43-го. Егор вроде был и осторожным солдатом, два года провоевал в страшном аду и сумел сберечь свою голову. Но не в этот раз.

В этот раз Егору не повезло. От разорвавшегося недалеко снаряда он получил страшнейшую контузию, многочисленные осколочные ранения. Его рота участвовала в наступлении, и Егора посчитали мертвым. Все стремительно перемещалось: военные, штабы, госпиталя.

Его подобрала Марта, 32-летняя женщина из малюсенькой деревушки Лапутьки. С большим трудом Марта перетащила раненого из садика в хату. Вокруг бушевала страшнейшая бомбёжка, головы было не поднять, всё ползком.

Марта была из так называемых русских немцев. Одинокая, она со страхом переносила эти два года. Ничего хорошего не было от её национальности. Её не успели переправить на восток страны, как поступали с другими русскими немцами, территория Киевской области была занята фашистами стремительно. Но и от немцев Марта скрывалась, не верила, что может получить от них доброе. Благо, что деревенька, где она жила, была маленькой и глухой.

Долгих три месяца Марта ухаживала за Егором. Очень болела голова, долго заживали раны. Госпиталя поблизости не было, и Марте приходилось делать все самой. Егор то впадал в беспамятство, то опять приходил в себя. Из сбивчивой речи Марта поняла, что Егор был ранее осужден.

За это время войска ушли далеко вперед. Егор оказался в трудной ситуации, его отсутствие в войсках и госпитале могли трактовать как дезертирство, а значит еще 10 лет тюрьмы, а может и высшая мера.

– Я придумала. Я помогу.

Марта все старалась сделать для Егора, ей очень понравился раненый солдат. Она куда-то исчезла из дома, вернулась, может, через несколько часов.. В руках у неё были документы на Калинина Василия Фёдоровича, 42-х лет, рядового, уроженца Пензенской области, холостяка. Только отсутствовало фото.

– Там, в лесочке, убитый солдат. Я его раньше приметила. Я положила ему в карман твои документы.

– Так ведь фото, все равно поймут, что это не я.

– Я пробурила дырку в том месте, где фото и в гимнастерке. Да его, может, никто и не найдет. Придется мне самой похоронить.

– Что же ты наделала, Марта!

Егор схватился за голову, страшная боль прострелила череп.

– Лежи уж, вояка. Всё равно с твоими документами тебе только тюрьма. Ты забыл, в какой стране ты живешь? Лежи. Потом, может, что-нибудь придумаем. Сейчас так лучше, поверь.

Василий Фёдорович попил чай, отнёс стакан проводнице, постелил постель на верхней полке.

Женщина, соседка по купе, предложила поменяться, видя перед собой немолодого, 70-летнего, абсолютно седого мужчину.

– Нет, ничего, я справлюсь, я могу еще спать на верхней полке, спасибо.

Не спалось.

Документы Марта потом поменяла. Она была толковая женщина. В Горностайполе жили большей частью евреи, и Марта, тоже не украинка и не русская, умела договориться, а где надо, и приплатить.

Как же болела душа у Егора в первые годы, когда он понял, что его жизнь навсегда теперь отрезана от семьи, от его Настюши, от дочурок. Сердце разрывалось от боли: «Как они там?» Особенно тяжело было, когда наступал очередной День Победы. Вокруг все радовались, ликовали. И только Егор был мрачнее тучи. Марта все понимала, но молчала, терпела, всячески старалась угодить ему в эти минуты.

Однажды, прошло, наверно, лет двадцать, Егор не выдержал, пошел на почту и дал телеграмму: «Поздравляю Мордасову Анастасию Яковлевну и всё семейство с праздником. Мордасов.» Он не знал, что там было, в его родной деревне, как поняли эту телеграмму.

А через две недели Марта шепотом рассказала, что дошли слухи, что в райвоенкомат пришел запрос по поводу Мордасова Егора Макаровича.