***
Университет всегда был тихим местом: студенты апатично ходили на пары, тихо учились или просиживали штаны, потом так же тихо выпускались. Преподаватели смотрели им вслед, слабо надеясь, что смогли внести в их дремучие головы хоть немного света знаний. Тихо здесь проходили и федеральные проверки: ректор встречался с комиссией в приватной обстановке и, спокойно улыбаясь, протягивал председателю туго набитый белый конверт. Комиссия уезжала, а университет продолжал свою тихую, ничем не взволнованную жизнь.
Так воспринимали университет городские обыватели, такие же тихие и спокойные, как сам город. Они радовались, когда дети заканчивали обучение, навсегда покидали их спокойный уголок, не оставив после себя никакого следа, а на их место ступали новые студенты. Конечно, юные горячие сердца вносили определенный хаос в размеренное течение жизни города, но в конце концов никто не мог изменить порядок вещей, устоявшийся здесь за долгие годы.
Александр Сергеевич Краснов любил университет, обожал свою работу, оттого каждое решение глупого и бездарного руководства ранило его в самое сердце. Еще в молодости он понял, что человек – это больше, чем просто отдельно взятый индивидуум. Человек – это тот вклад, который он вносит в существование и развитие чего-то намного большего, чем он: клуба, общества, страны, мира. Винтик, без которого механизм не будет работать. Краснов любил своих студентов и старался внести свой вклад в судьбу каждого из них. Он основал несколько клубов любителей кинематографа и после работы занимался с желающими реализовать свой потенциал в театральном искусстве. Лишь из любви к своему хобби и желанию сделать этот мир лучше, а не из-за денег он ставил театральные постановки раз в год, которые неизменно собирали небольшой зал. Его лучший друг Павел Зайков неизменно фыркал, мол, нашел, чем после работы заниматься – труд твой не оплачивается, зато Попова (произнося ее фамилию, он неизменно делал ударение на первый слог, что заставляло Краснова недовольно морщиться) и Мартышкина включают твою работу в отчет о работе своих управлений. Краснов лишь пожимал плечами и шел в актовый зал к своим обожаемым актерам, декорациям и пьесам. Ему было плевать на отчеты, он просто горел своим делом и хотел зажечь им и сердца студентов.
Сидя на большой перемене в своем кабинете, Краснов в очередной раз редактировал текст новой пьесы, которую они со студентами ставили в этом году, когда в его тихую обитель ворвался шумный и снова возмущенный чем-то Зайков.
– Ну что за сука эта Мартышкина! – выругался он, не обременяя себя приветствием.
Краснов вздохнул и свернул файл с текстом пьесы, откинувшись на жесткую спинку стула.
– Сегодня, блин, поймала меня на опоздании – семь минут, прикинь. Великое опоздание! У меня даже пары не было! Хочет, чтобы я объяснительную писал, сука.
– Ну, так напиши, – флегматично заявил Краснов, вызвав этой фразой целую бурю негодования.
– А я только что от нее. И знаешь, что я ей сказал? Хрен тебе, а не объяснительная!
– Прямо так и сказал?
– Прямо так и сказал!
– Тебе бы, Павел Валерьевич, ко мне в театральную студию походить – такой актер пропадает.
– Очень смешно, Сань.
Зайков опустился на стул и сложил кончики пальцев перед лицом, опершись локтями на стол. Краснова напрягало молчание, воцарившееся в кабинете, поэтому кашлянув, Александр сказал:
– Пару дней назад Мартышкина меня тоже поймала на опоздании – тогда заморозки ударили, дороги в каток превратились, вот машины и ехали как, как ты говоришь, парализованные раки-инвалиды. Я и написал, и ничего. Премий нам с таким руководством все равно не видать, так что сколько этих отписок ни пиши, все одно.
– Нет, Сань, это дело принципа! – воскликнул Зайков вскочив и вновь начал нарезать круги по комнате. Он уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы начать длинную тираду, как его прервали короткие трели телефонного звонка.
Краснов снял трубку с древнего стационарного аппарата, с наслаждением глядя, как Зайков сдувается, словно воздушный шарик, который неплотно завязали тонкой ниткой. Милая секретарь из ректората сообщила Краснову, что Мартышкина вызывает его к себе. Краснов с недовольством покосился на часы – до пары осталось всего пять минут. Его возражения секретарь слушать не стала, сказав лишь, что это срочно. Пожав плечами и недовольно поджав губы, Александр взял свои папки с конспектами, задвинул старенький советский стул, с неудовольствием в очередной раз отметив дыры в обивке, и отправился в ректорат, сопровождаемый Зайковым, который ехидно комментировал возможные причины вызова на ковер.
Читать дальше