Евгения Саженцева - Третья мировая война

– Вот поэтому и не сказал. Но не со зла, – Миша посмотрел на Нелли виноватыми глазами, взяв ее руки, – если бы я мог, то встречался бы с тобой всю жизнь. Я не виноват, во всем виновата война. По сути, я еще даже не успел начать жить! У меня никогда не было девушки, мне хотелось забрать с собой туда хотя бы частичку чьего-то тепла. И я думаю, этот день будет согревать меня еще долгое время на войне, – Миша был мудр не по годам, он рассуждал как взрослый, – война, – говорил Миша, – она никому не нужна кроме власти, всем людям нужен только мир и любовь, но их жадность не знает границ!

– Зачем тебе идти на войну, если не видишь в ней смысла?

– Нелли, у меня нет выбора. Либо меня убьют свои же, пытая, чтоб я сознался в каком-нибудь деле, которое я не совершал, либо я буду убивать американцев, и возможно, останусь в живых. Они пригрозили мне тюрьмой.

– Кто?

– Люди из военкомата.

– Мне очень жаль, Миша, – девушка вдруг заплакала и дождь смешался с ее слезами, так, что казалось плачет весь мир вместе с ней и протестует бессмысленной войне, – ты будешь мне хотя бы звонить? – жалобно попросила Нелли.

– Я буду писать тебе письма на твой адрес. Я ведь теперь знаю, где ты живешь. А телефона у меня там не будет. Его отберут, чтобы я никому не сообщал о реальном положении дел. Мне скорее всего закроют рот. Все письма тоже будут проверяться. Так что заранее прошу прощения за немногословность. И все, что я смогу написать – это о погоде, Миша рукой вытер слезы с глаз Нелли.

– Все равно пиши мне. Хотя бы о погоде…

– Мы можем условиться. Если я напишу, что погода там еще хуже, чем здесь, значит нам и правда обманывают.

– Хорошо, я постараюсь все понять.

Миша еще раз поцеловал Нелли и она не оттолкнула его. Ей показалось, что они уже давно знакомы. Она доверилась ему и отдала свои нежные объятья, чтобы Миша запомнил этот момент и пронес его через всю войну в своем сердце.

гл. 6

Миша шел в военкомат с чувством ненависти к государству, к тому, что в нем происходит, ко всей лжи, которая творилась в стране: к пропаганде лживого патриотизма с целью обогащения власти.

Он понимал, что у него нет выбора, но жизнь только начиналась и ему не хотелось умирать в пытках в тюрьме, – когда бы из него вытягивали признание в измене Родине.

Он подошел к высокому зданию, внешне напоминающее завод. В стране почти ничего не производили, не было ни вещей, ни продуктов. Но зато были заводы по изготовлению оружия и людей-убийц. Именно на это государство выделяло больше всего средств.

При входе его встретил человек, который проверил его документы. В основном все было автоматически устроено, кроме этого человека. Да он как бы скучал, зевая: «Еще один. И сколько вас только нарожали», – сказал человек.

– Что стоишь, раздевайся! – продолжил скучающий.

– Зачем? – опешил Миша.

– Не задавай лишних вопросов, живо! – в руке у человека было оружие и лучше было с ним не шутить и не спорить.

Миша покорно разделся. Затем ему нужно было зайти в некую закрытую капсулу, где автоматически проверялось его здоровье и пригодность к военной службе. Он зашел туда голый и беззащитный. После проверки, капсула подняла его как на лифте на второй этаж и катала по всему заводу. Это был конвейер по изготовлению солдат, из которого не было выхода. Мимо него проезжали такие же капсулы-солдаты, так же беспомощно покорившиеся войне и смерти. Они как куропатки были ощипаны с головы до ног, чтобы затем пустить их на прилавок войны.

Завершающий этап этого конвейера заключался в том, что каждому солдату присваивали номер. Номер чеканили прямо на теле, как будто это фабрика роботов-убийц. На коже появлялась автоматическая татуировка. Вся эта процедура была унизительна и вселяла в будущих солдатах ужас и страх. Они не были готовы к этому. Все были молоды, наивны, чисты. Процедура не оставляла надежды вернуться хоть когда-нибудь к мирной жизни.

Ты навсегда останешься не человеком, а номером, даже если вернешься живым, – что тоже маловероятно. Но сам по себе номер был ничто по сравнению с тем, что предстояло пройти сердце солдата. Само сердце в последствии должно впустить в себя сатану, желание убивать людей, – иначе было не выжить. И изгнать этого внутреннего сатану – было сложнее, чем стереть татуировку. Ведь печать сатаны – это вовсе не три шестерки, а наше сердце, полное ненависти друг ко другу. Невозможно убивать и оставаться хорошим человеком, верным Богу. Только если это убийство – не помощь слабым, – тем, кто не в силах сам защититься. А Миша был уверен, что он идет не на защиту родины, а нападает на США просто так. Он – агрессор, сам того не хотя.