Игорь Кулькин - Капитан дальнего следования

– Наташа, Глебова набери.

Всеволод Львович и Ольга Михайловна переглянулись. Глебов был начальником милиции.

Дело приняло серьезный оборот. Глебов дал указание – всех замеченных в агитации – на допрос… Если митинг – разогнать… ОМОН наготове… Едва следующий митинг обозначился под окнами единственным синим флагом, как знаменосца задержали, и в отделении Глебов лично его допросил. Тот и не скрывал ничего. Подошли молодые парни, попросили флаг подержать. Мы вообще всей группой собирались прийти, все с политеха… Сказали, вроде по пятьдесят рублей на каждого… Ради такого не грех и лекции пропустить… Стали искать тех ребят, что флаги раздают, – и нашли очень скоро. Жили они на съемной квартире, а как стало горячо, как милиция подключилась – сразу из города бегом. Далеко-то уйти не успели – взяли их на московской дороге, в армянском кафе, где они собирались обедать, на двести километров уехали. Обыскали квартиру, что они снимали, – море агиток, тьма листовок… Стали допрашивать – кто же их нанял – а те, недолго думая, сдали его. И, еще не появившись в городе, он уже нажил себе врагов.

Звали его Евгений Иннокентьевич Тищенко, его родословная велась от одного из лучших слесарей тракторного завода, который, венчавшись законным коммунистическим браком с переводчицей, помогавшей строителям-американцам, жил в спокойном счастье до самой войны. А в тот год, когда крестовые бомбы сыпались на город, он отошел от любимого станка на три метра – поднять закатившуюся стамеску, и прорвавшая крышу бомба разметала кровавые осколки по цеху. Жена была в эвакуации – с двумя сыновьями, испуганно ежившимися в лодке, она уехала под черным зрачком наступающего ливня в Заволжье. Оба сына выросли бравыми – один, Константин, дослужился до полковничьего чина в милиции и имел заслуженный значок мастера спорта по борьбе, а второй, Иннокентий, работал в том же цеху, где погиб отец, и стал начальником, и верил в коммунизм, веря в Бога. Иннокентий женился поздно, на парикмахерше Марии, улыбчивой, богатой мечтами православной девушке из переехавшей с Рязанщины семьи, оставившей на память о крестьянском прошлом жестяной самовар с расцветающей жар-птицей, присевшей на одну ногу, и мудрым, задумчивым Иванушкой в валенках. Иннокентий был женихом недолго, в душе решив не искушать свое счастье, родители были довольны, сговорившись и приглядевшись, и краснело в бокалах дорогое вино, и печатались поцелуи, и выл граммофон пластинкой с печальными танцами, трофейной добычей отца невесты, привезенной из далекой Германии. Молодожены поселились в маленьком доме с примусом на кухне, волнистым ковриком у порога и цветным календарем; в нем крохотным крестиком пометили жаркий месяц, в котором должен был родиться их первенец. И в июньских сумерках в местном роддоме явился на свет мальчик, при крещении названный Евгением.

Судьба хранила его – удачная школа с английским уклоном, репетитор по неперевариваемой математике, летние голоса Крыма, дача с недостроенным скворечником… Он рос обычным хулиганом, грозой местных кошек, потом увлекся селитрой, и свистящие пули проносились мимо, роняя фольгу. А еще – лили свинец в кастеты, и дразнили сторожей в детском саду, и дрались, и жгли огнедышащие костры, и играли в футбол – чего только не было в этом мимолетном, летучем детстве – но он должен был вырасти, и он вырос. В старших классах, когда другие ребята, путаясь и гадая, выбирали себе жизненный путь, он уже ясно знал, что поедет в Москву, в экономический институт. И учил на уроках, записывая за запинающимся учителем разные мудреные фразы о макроэкономике, представлял себе загадочного Доу-Джонса – а класс спал, как спят в начале девятого, на первом уроке, все русские классы, звенела муха, облетая с дозором полку с цветочными горшками, мелькали рыбки в маленьком аквариуме – урок экономики перенесли в биологический кабинет – и учитель опять говорил, повторяя по нескольку раз одни и те же термины, а Евгений записывал прилежно в толстую тетрадь со свернувшимися на углах листами, с истрепанными страницами. Он часто открывал ее дома, окунаясь в эти бегучие слова, в этот мир, сотканный из неколебимых правил – если спрос растет, предложения прибудет – и все размеренно, и кажется, что весь мир прост, как старый учебник.

В последний год, решившись, он отринул все удовольствия – и посиделки с друзьями, и пиво, и дискотеки – и читал длинные книги, такие бесконечные и огромные, что никогда бы он их не одолел, если бы не дюжее упорство, просыпался в шесть часов, лез, ругаясь, под холодный душ – попутно решил закаляться, – а потом к столу, залпом выпивал горячий чай и открывал книгу, разбегались строчки, он находил то место, отчеркнутое ногтем, где закончил вчера читать, и снова принимался, чертил графики, разгадывал схемы – и к концу года был готов ко всему, даже к столичным экзаменам.