Евгений Кулькин - Мания. Книга первая. Магия, или Казенный сон

У развязки дорог, чем-то напоминающей небрежно брошенные ножницы, первым был задержан Григорий Фельд. Он был секретарем редакции в соседнем селе и сюда наведывался к своей полюбовнице – Фроське Мамоновой, какая работала счетоводом в бухгалтерии, которая теперь, почти в полном составе, стояла на козанках.

И в общем, Гришу – цоп-царап.

При нем нашли гранки будущей газеты. Были они усыпаны козявками правок. Но денег обнаружено не было.

И по поводу своего задержания он напишет через неделю, укорив тех, кто это учинил, что вернуть достоинство так же трудно, как невозможно вернуть целомудрие давшей себя объегорить девке.

И тогда деньги, неожиданно для всех, нашел пришляк Максим Чемоданов. Обнаружил он их в лесу, ссыпанными в мешок из-под ядохимикатов, и потому всех, кто их в разное время получал, преследовал, как кто-то пошутил, «дух капитализма». Потому, когда встречались два собутыльника и один из них клялся, что у него денег нет, другой, не веря на слово, по старой памяти не облапывал его по заначкам, а принюхивался к карманам. И коли улавливал ту самую ядовитинку, которой были помечены деньги, говорил:

– А ну признавайся, куда ты их дел?

И тут же – опять по запаху – находил, в каком укромном месте они у того лежали.

А Чемоданова немедленно назначили главным бухгалтером, изгнав прежнего ротозея, тем более стало известно, что к нему давно, как кошка, ластится молодая жена председателя Клавдия, так усорившая всем глаза, что ее были готовы лепить к любому, кто появлялся на горизонте.

Сам же пред Кирилл Карпович Гнездухин был не сказать что уж очень почтительным человеком, скорее, наоборот. Сговорчивым он был с начальством, которое наведывалось сюда довольно часто по той причине, что тут пролегала, по чьему-то точному определению, «икряная жила», и всякого, кто приезжал в Волгоград из Москвы или других более высоких мест, да хоть из-за границы, везли именно сюда, чтобы тут попотчевать до отвала тем, что везде подается в величайшей скудности.

Так вот с начальством Гнездухин вел себя сносно, хотя, коли присмотреться, и вежливость в его исполнении была мерзка. Сам вроде весь извивом исходит, а глаза холодно-злые, придушенные неприязнью.

Всю жизнь Кирилл кому-нибудь завидовал. Причем зависть у него была даже невещественна, что ли. Например, он завидовал, что над соседними полями шел дождь.

– Везет же идиотам! – говорил он, почему-то все расширяя и расширяя географию своей неприязни.

Клавку он тоже обратал из-за зависти. Приехал как-то к ним в колхоз председатель из дальнего степного района, где если что в изобилии водится, так это сорняки на полях. Так вот тот самый пристаралец привез с собой жену, что была вдвое его моложе.

Засвербело у Гнездухина внутри, и как только запахнулась за гостем дверь, стал он думать, кого же ему в супружницы себе выбрать, потому как почти пять лет бобылевал, как он выражался, «просватав» свою Богом данную за «Казанский университет». Словом, пожелала она окончить аспирантуру, а после, когда пообтесалась среди нормальных людей, поняла, что жила не с тем, кто ей пара. И однажды приехала и все ему это высказала.

А Кирилл тем временем уже как-то привык к своему летучему положению: то там укусит, то тут урвет. И уже в колхозе бегало с десяток ребятишек, похожих на него.

Потому как-то все попривыкли к мысли, что – по хожалому промыслу – после колхозного бугая, председатель идет вторым.

И вот тут-то и приехал тот самый степняк и всадил ему в сердце занозу зависти. И стал Кирилл приглядываться к молодым колхозным девкам. А один раз сказал директрисе школы Агнессе Львовне:

– Ты бы меня пригласила как-нибудь с лекцией.

Директриса, конечно, знала, что у преда та лекция, что «с пэрэда», так местные хохлушки шутили, потому безошибочно поняла, что ему надо. И Клавку Сигову, когда он пришел, с последней парты пересадила на первую.

Кирилл Карпович стал рассказывать о том, как хороша жизнь в колхозе, каким он руководит, можно сказать, вдохновенно.

– Все сказы хороши, когда за ними стоит достаток. Вот это я иду по городу, а мне навстречу стая девчат. Да все такие нарядные, красивые, прямо загляденье. Присмотрелся, а это наши! Доярки с первой фермы. В полном составе в цирк ездили. Я их спрашиваю: «Ну что, может, навсегда тут останетесь? И театр рядом, и концерт под боком, и все магазины, рты разинув, на вас глядят?» А они мне в ответ: «Нет уж, хоть и Яр у нас, но Светлый. Ближе к нашему будущему». Вот так вот! Молодые, а понимают.