Ушел дед, за ним бабенка одна приплелась. Старая безмужница, бесмясица и, кажется, безмозглица, потому как попросила Триголоса, чтобы он ей жалобу сразу на всех светловских мужиков написал.
– За что же? – поинтересовался Веденей.
– Да обходят они меня, как вроде я кривая или косая. А ведь худые завсегда в моде были.
– Где? – спросил Триголос.
– Ну в Америке там, и еще в Париже…
– Так ты туда и метись! Дай хоть русскому мужику почувствовать себя человеком! А то все время, как заноза, так и вонзаешься во взор. Худая, а сколько тебя много!
Бабенка обиделась и ушла.
А потом заявился один пересмешник, который спросил:
– А ты за троих будешь голосовать?
– Почему это? – спросил Веденей.
– Да фамилия у тебя к этому предрасполагает.
Пересмешник пришел с бутылкой. Но выпить им не дали, потому как в красный уголок зашли Григорий Фельд и Ефим Моторыга.
– Между прочим, – начал журналист, – как сказал бы Брет Гарт: «Выбор не лишен остроумия». Такой агитатор кого угодно привлечет. Гладиатор да и только!
– От слова «гладить»? – чуть ехидновато спросил следователь.
И Триголос понял, что оба явились не по делам.
Моторыга с Фельдом подружились неожиданно. На дне рождения, как оказалось, общего знакомого.
Им оказался один обкомовский деятель по фамилии Овчар. Володя Овчар. А сказать точнее, Владимир Петрович.
Был он компанейским парнем, услужливым по мелочам и «всеядным» в дружбе. Потому на том самом семейном торжестве кого у него только не было! И главное, все вроде и к месту и к делу, Фельд познакомился с Овчаром, когда тот как-то два дня был в командировке в Светлом. Приезжало из ЦК какое-то брюхатое начальство, и его надо было обеспечить полноценной икрой. А Моторыга был хорошо знаком с его другом, который после комсомола, где они вместе работали, вымахал в прокуроры.
Кроме всего прочего, Овчар писал стихи и даже песни, одну из которых – хором – пели все.
Особенно запомнился припев:
Удалые удальцы
Удалее, чем отцы,
Удалились навсегда
В непрожитые года.
Судя по всему, Владимиру Петровичу нравилось, что наступила перестройка.
– Пора, – кричал он, – попробовать каждому, на что он гож!
С ним, хлопая в ладоши, соглашались. Да и как было не согласиться, когда благодушие не давало собрать воедино ни одно противное ему чувство.
Но особо на той вечеринке блистал Фельд.
– Подлая земная история! – воскликнул он, когда сгрудившиеся вокруг именинника отхлопали ему. – Я завидую, что ты так талантлив! Когда-то Чемберлен произнес: «Что скажет совесть, злой призрак на моем пути?» А совесть моя говорит: «Не завидуй, что у него самые прекрасные друзья, не режь себя на части, что у него самые прекрасные девушки, остановись, чтобы не сделать пагубного шага, позавидовав, что у него всеобъемлющий, всех любящий и чтящий характер!»
И тут же вперед высмыкнулся этакий бесноватенький, явно с норовком мужичишка, о котором чуть ранее кто-то сказал, что он между кабаком и тюрьмой весь век проходил.
– Ладно, – вскричал он, – счислим, кто кому должен! Но ведь сейчас не каждый так нахарчует!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.