Вот, собственно, и все по пункту четвертому. Остальные пункты особых разъяснений не требуют.
Валдомиро бросил оценивающий взгляд на аккуратно заполненную страницу ежедневника и планом действий остался доволен. «Принять к исполнению» – вывел он в левом верхнем углу и сам же расписался. И закурил сигаретку.
Порыв ветра дымные колечки рассеял, и взор Валдомиро обратился к суетному и пестрому утреннему народцу.
Мамаша в цветастом крепдешине выталкивала через парапет коляску с очаровательными двойняшками прямо на проезжую часть дороги. У медицинских весов царило оживление: молодая парочка пыталась взвесить жирного, как поросенок, бульдожку, бульдожка пускал пузыри, жалобно поскуливал и свешивал с платформочки куцый зад. Рядом стоял налысо бритый, неопределенного возраста, с шеей терракотового цвета и облупленным носом на совершенно зверской физиономии. Он страшно скрипел зубами и выжимал из динамометра рекордные килограммы. Публика с портфельчиками спешила в конторы и учреждения. Был портфельчик и у Валдомиро, впрочем, об этом попозже…
Стайка школьниц в парадных формах пролетела мимо, в школу слушать последний звонок. Жилистый мужичок торопился по аллейке, выхватывая из урн и собирая из-под скамеек стеклотару, заплечный мешок жилистого трещал по швам, но ему все было мало. Промчался, лавируя между граждан, хулиганистый велосипедист, то ли гамэн, то ли гаврош, то ли просто хлопчик без страха и упрека.
Все куда-то спешили.
И лишь в самом конце аллейки глаз мог отдохнуть от суеты и перемещений человеческих масс. У голубого ларька (который так и назывался «Голубой ларек») в сосредоточенном молчании стояла плотно сбитая группа мужчин.
«Бог ты мой, господи! Чуть из головы не вылетело…» Валдомиро выгреб из кармана горсть мелочи, побренчал ею на ладони и направился к ларьку, однако тут же изменил направление и исчез в кустах волчьей ягоды, обступивших аллейку слева и справа.
Валдомиро материализовался совершенно неожиданно, неизвестно откуда и сразу же оказался в голове очереди.
– У меня там такси, – он кивнул на ядовитые заросли и улыбнулся. – Счетчик. Уж будьте любезны.
Раздался ленивый ропот.
– Щас будем.
– Разбежался… Хитрый Митрий…
– Ну дает орёлик, раз, и на матрас, – восхищенно сказал дядька в мятых парусиновых штанах.
– Дело молодое, – неопределенно порассуждал сухонький старичок, ожидающий отстоя. – Может, и правда счетчик. Давай, давай, не задерживай граждан.
Валдомиро бросил мелочь в окошечко, на мокрую от пива мраморную плиту и проворно выхватил оттуда тяжелую кружку ледяного «Колоса».
– Очень вам признателен, товарищи, – поблагодарил он сумрачную очередь и, выпив пиво, пошел своей дорогой, ощущая приятную игру жизненных соков в организме.
Голова Валдомиро, словно продутая сквозным свежим ветром, очистилась от муторного тумана, который преследовал его с самого пробуждения, и в этой голове с ошеломляющей ясностью всплыл сумбурный вечерок: надутая и важная луна над рекой… совсем низко, чей-то мерзкий козлетон над тихой водой… одуряющий аромат «Шанель № 5», мягкое чье-то плечо… Но самое главное: он это круглое плечо – целовал! целовал!.. Плечо же принадлежало туристке с теплохода «Александр Пушкин», тонкой и ласковой женщине, выпившей, однако, лишний фужер вина. И, целуя это прекрасное плечо, он шептал в душистые локоны, что при любых обстоятельствах… непременно… завтра утром…
То есть сегодня утром, сейчас!..
Данное даме слово Валдомиро нарушил единственный раз в жизни. «Завтра в восемь у Кукольного…» – прошептал он тогда (в локоны, конечно). Однако в восемь у Кукольного театра его не оказалось.
В тот синий январский вечер Валдомиро лежал под яркими ртутными лампами и сквозь «вату» эфирного наркоза слушал болтовню молоденьких ассистенток с дежурным хирургом, так бестрепетно и ловко отхватившим блестящим скальпелем его воспаленный и скрюченный аппендикс.
«Ай-яй-яй… – в сердцах подумал Валдомиро. – И так дел по горло!..» Однако немедленно присел на скамейку, выхватил золоченый карандашик и строчкой выше «авансовых сумм» вписал:
«А. С. Пушкин» (цветы, шампанское, 1 б.).
И зашагал дальше под веселый перезвон оставшейся мелочи в просторном кармане.
Георгий Валентинович Листопад, экс-штурман полярной авиации, был в высшей степени лишен предрассудков своего поколения: носил вытертые до основы штаны, которые назвал «мои испанские джипсы», курил сигареты в полтора рубля пачка, выписывал музыкальный журнал «Мелодии и ритмы», имел чудный бобрик стального оттенка и располагал бесконечными запасами терпимости и доброжелательности. В любое время суток дверь его холостяцкой квартиры была чуточку приоткрыта: воров авиатор не боялся, но обожал легкие сквознячки.
Читать дальше