Сергей Миронов - По мотивам того, чего не было

Воспоминания. Нахлынули, стервецы. Как много всего меня связывает с Киевом! Тут я родился и вырос, тут прошло мое детство и большая часть сознательной жизни, но в последнее время я совсем перестал понимать этот город. Что-то изменилось, и каждый раз, когда я принимаюсь размышлять о Киеве, я чувствую горечь и ностальгию. Все новое, что появляется в городе, ему совершенно не подходит, а чаще всего и вовсе вредит. Сколько бы ни старался, я не могу заставить себя относиться к Киеву так, как когда-то. Я помню его совсем другим – тихим, спокойным и интеллигентным. Жизнь здесь всегда текла удивительно неспешно и размеренно, словно на курорте. В Киеве ничего никогда не происходило, и ему было присуще любимое многими провинциальное обаяние. Это был уникальный город – при своем размере и статусе столицы, быт тут мало чем отличался от быта в деревне. Но теперь это безликий, серый город. Разве у Киева осталось лицо? Разве он по-прежнему чем-то отличается от сотен других городов?

Быстрым шагом я пересекаю площадь перед монастырем, и проскочив заполненный автомобилями перекресток попадаю в густой поток самой разношерстной публики, фотографирующей городские панорамы на мобильные телефоны. Полагаю, эти фото в скором времени займут свое почетное место в чреде других подобных, размещенных в инстаграме с громким пафосным названием вроде: «@romantic777dreamer». Они встанут в один ряд с другими «фотошедеврами»: прошлогодним «Алуштинским закатом», позапрошлогодним «Львовским восходом» и ежегодными фото беспородной неврастеничной собаки на дивно коротких лапах, которую все родственники причислили к очень умным просто потому, что когда-то она украла котлеты со стола. Разве глупая собака может украсть котлеты со стола?

У меня возникает непреодолимое желание сменить картинку, и я сворачиваю на ближайшую улочку, которой оказывается переулок Аллы Тарасовой. Тут, среди потрепанного прошлого этого города, я чувствую себя куда комфортнее.

Милый моему сердцу старый дом потерял. Он и так никогда не отличался лоском, но в последнее время бедняга совсем стух. Недолго осталось этому мандариново-лимонного цвета домику под номером шесть. Следующее по улице здание уже принялся кромсать стальной ковш экскаватора, значит, скоро дойдет очередь и до этого. Обидно, но с каждым годом таких строений остается все меньше и меньше, а значит становится меньше и самого Киева. Пожалуй, осмотрю-ка я любимый домик. Быть может, я вижу его в последний раз, и когда снова окажусь тут, его уже не будет.

Территория вокруг загажена донельзя: публика, проживающая в доме номер шесть, никогда не отличалась культурой. На звук моих шагов является болезненного вида щенок, который похож на все известные мне породы собак, хотя и очень отдаленно. Ведомый щенячьим любопытством, он бесцеремонно принимается обнюхивать мои кроссовки. Топнув ногой, я наглеца отгоняю, но он оказывается с характером и принимается мне мстить, подняв истерический лай.

Подгоняемый щенячьими проклятиями, я поворачиваю назад. Из-за угла дома выныривает бородач с одутловатым красным лицом и тяжелыми веками. Он молча проходит мимо и, подойдя к одному из забитых фанерой окон, принимается в него дубасить, требуя, чтобы некто под именем Батон немедленно ему открыл. Батон, впрочем, двери открывать не спешит, из-за чего бородач злится и постепенно трезвеет. Едва я оказываюсь за воротами, мне навстречу показывается собутыльник Батона и того второго. Признав во мне своего, он сиплым голосом спрашивает:

– Шо, не пускает?

– Помер, наверное, – безмятежно отвечаю я и продолжаю свой путь.

Миновав зеленый строительный забор, который призван скрыть от посторонних глаз очередное преступление – снос старого-престарого особняка, переступая через груды строительного мусора, я направляюсь вниз по улочке. Достигнув Михайловского переулка, я решаю навестить один симпатичный дворик, который совершенно случайно обнаружил во время одной из ночных прогулок по городу много лет назад. Страшно себе представить, во что, учитывая современные тенденции, он мог за это время превратиться…

К сожалению, количество таких двориков стремительно сокращается, а те, что пока выстояли в неравном бою с бездушными застройщиками, меняются на глазах, постепенно приходя в упадок и запустение. Подобные места всегда существовали исключительно благодаря киевлянам, которые своими стараниями и средствами поддерживали в них порядок и особую ауру, неотъемлемой составляющей которой являлся стол для игры в домино, аккуратно сложенные «про запас» под чьими-то окнами кирпичи, наполовину истлевший «Запорожец» или, на худой конец, «Москвич», лабиринты бельевых веревок, толстый кот без глаза и как минимум по одной лавочке у входа в каждое парадное. Но с каждым годом граждан старой закалки становится все меньше и меньше – они безбожно стареют и бессовестно умирают, отчего страдают и любимые дворики. Вымирающая киевская интеллигенция: уходя в мир иной, заберет она с собой слишком многое, почти все, что осталось у этого города – остатки атмосферы и последние осколки его самобытности.