РОДИОН РАХИМОВ - ЧЕРТОВ ПОСОХ

Вот и сейчас боязнь высоты даже хуже чем на горе Ай-Петри в Крыму. Помню, так же дрожали колени там, наверху, когда я, желая посмотреть на море с высоты птичьего полета, к желтым ограждениям подошел только после трех стаканов «Черного полковника». Вино придало мне смелости и силы, стал ощущать себя как-то по-новому. А может, все-таки надо было «дернуть» грамм сто пятьдесят коньяку. Для храбрости!?

– Ничего, клин клином вышибают, вот прыгнешь с парашютом, и все пройдет!

– Тебе легко сказать, прыгнешь, но как это сделать? Признаться, один раз я уже прыгал в Коктебеле в Крыму во время летнего отпуска. Хотя ощущения были неописуемыми, назвать это прыжком было трудно. За пятьдесят гривен вместе с парашютом подцепили с берега на длинном фале, потаскали за катером над заливом и бросили в холодное море у горы Хамелеон. Да и страх не прошел. А мне хочется свободного полета, как во сне – раскинуть руки – крылья и парить над землей.

– Сейчас полетишь!

И вот я в дверях с извечным гамлетовским вопросом, облаченный в комбинезон, каску, кроссовки, очки и два парашюта: спереди и сзади. Я последний. Прыгнувшие до меня разноцветными зонтиками рассыпались под моими ногами и, описывая замысловатые круги, летели к земле. Последние наставления Иршата:

– Отсчитай до десяти, а потом со всей дури тяни вот за это кольцо, если вдруг парашют не раскроется, отцепишь основной, как я тебя учил и дернешь вот за это кольцо, орать можно, но только не матом – внизу все-таки девушки-спортсменки. Легкий толчок в спину и я уже лечу к матушке-земле…

Ощущения были странными, сначала захватило дух и все сжалось пониже живота. Так бывает на качелях, когда уходишь вниз и в маленьком самолете на воздушных ямах. Но тут была одна бесконечная яма.

– Ирша-а-ат! Чтоб тебя, – орал я на всю округу. Потом меня закрутило, воздух забивался в рот так, что невозможно стало дышать. Закрываю рот, открываю глаза и вижу, мало того, что меня раскручивало, но я еще летел лицом вверх. И вмиг осознал, что мой парашют в таком положении не откроется. Пытаюсь перевернуться – не получается. Не знаю, как это вышло, но я дёрнул за кольцо. Наверное, с перепугу. Я ждал обещанного Иршатом хлопка, но его не последовало. Посмотрев наверх, вместо купола увидел нечто похожее на кусок простыни с подушкой, от которого к моим ногам тянулись «бельевые» веревки. Меня охватил дикий ужас и перед глазами замелькали кадры из моей прожитой и будущей жизней, пронеслись годы и тысячелетия, спрессованные в мгновения…

…Старый родительский дом. Тускло догорала засиженная мухами керосиновая лампа со сколотым закопченным стеклом, подвешенная к матице кривой ржавой проволокой. В воздухе висел запах сгоревшего фитиля, прелых листьев и полыни. Из щели в матице торчала ветка можжевельника – верное средство от нечистой силы, и прутик тальника – незаменимый воспитатель, который служил для нас с братом, скорей всего, как наглядное пособие, чем как орудие возмездия за наши детские шалости, которые иногда выходили за рамки «мелких». Справа на бревенчатой стене была прибита вывернутая наизнанку, уже сухая шкурка жертвенной козы, рядом тикали часы-ходики, отчитывая последние секунды, потому что гиря вместе с ножницами для стрижки овец и ржавым висячим замком уже коснулись пола, что означало – часы вот-вот остановятся. Вместе с часами должно было остановиться не только мое время, но и время всей Вселенной.

Потолка и крыши почему-то не было, и с высоты, без единого облака осеннего неба, зловеще подмигивали звезды. Я лежал на широкой родительской кровати с резными спинками. На стекле старого серванта отражались моя перебинтованная голова и тело, чем-то напоминая мумию. Рядом на скрипучем стуле, сгорбившись, сидела старушка – мать и концом большого цветастого платка украдкой утирала предательские слезы, с трудом сдерживая вырывавшийся из груди ужас отчаяния.

«Уходишь ведь, сынок…»

«Куда это», – в недоумении спросил я.

«На сабантуй…»

Я пытался вспомнить, и не мог понять, где это так меня угораздило. Но видимо где-то сильно приложился головой, что не только тело, но и мозги оставались без движения. И я лишь подсознанием понимал, куда именно уходил, я ощущал каждой клеточкой моего еще молодого организма, как по капелькам, по частицам, уходила моя, может быть и никчемная, но моя собственная жизнь. Дальше была темнота. Небытие… Небо осветилось зеленым мерцающим светом. В лучах лазерных прожекторов, заполняя все небо, торжественно рядами пролетали самолеты. За ними тянулись огромные полотнища с портретами властителей Земли от Македонского и Ирода, до Ельцина и Рейгана. Если это был сабантуй, то не деревенского или районного, а, скорей всего, международного масштаба. Где разного цвета кожи люди веселились, участвовали в состязаниях, боролись на кушаках и бегали в мешках, плясали и пели на всех языках мира, и, что интересно – я понимал. «С праздником, дорогие товарищи»! – доносилось из небесных динамиков.