Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

Вскоре мать и сын погрузились в сон.

Старичок испуганно озирался, нервно сучил локтем. Силился что-то сказать. Но мысли в слова никак не оформлялись, не превращались в речевое понятное звучание.

Человек в рясе по-прежнему был неизменно покоен, раздумчив, глаза его излучали благодушие.

– Есть такое понятие: не откровенничай о своей беде – не всяк тебе сердечно посочувствует. Да и те, кто посочувствуют, через час запамятуют взволнованные излияния твоей души. Наверно, каждый из вас замечал: беседуешь с красивым человеком и себя тоже чувствуешь красивым, а с неприглядным беседуешь, соответственные возникают ощущения.

Он окинул всех сидящих взглядом:

– Кроме девушки, остальные в летах. Но прежде чем перейти к главной мысли… Дорога… странная это штука. Помолчать бы. Да какая-то сила понуждает говорить. И говорить поумнее. Видимо, в путешествиях извечно рождались философы, поэты, проповедники, ясновидцы. Протяжное монотонное движение, мелькание лиц… монологи… Все располагает. Ну так о старости… Многие люди ее боятся. А напрасно. Она, выражаясь просто, выгодна. К примеру, прихворнул. Что ж, такой возраст! Что-то не получается… Тому и быть! Не все вершины твои…

– И с супругой в постели не лады…

– И это тоже, – покивал он на мою фразу.

Старичок зашелестел пакетами.

– Надо приготовиться к прыжку.

– Премного вам спасибо за приятное общение.

– И вам…

– Все хочу спросить: медали у вас…

– Не на рынке купил. За трудовые заслуги. От зари до зари… без продыха… Страна призывала, приказывала…

На станции старичок вышел из вагона. На перроне его встретила пожилая женщина, обняла, поцеловала. Потом деда обнял высокий молодой мужчина – сын или зять. Втроем они пошли к легковушке. Сейчас сядут в машину и поедут по раскисшей от предзимнего ненастья грунтовке в село, такое же захолустное, обнищавшее, как и те, которые незримо промелькнули на обочине.

Потом сойдет Васька. Заспанный. Помятый. Угрюмый с похмелья. Вряд ли кто будет его встречать. И вряд ли найдется его собака по кличке Гришка (была ли она вообще?). А стальную бочку, скорее всего, кондукторша выбросит (или уже выбросила!)

где-то в нелюдимых полях, в которых по балкам и косогорам да забурьяневшим задворкам подобного добра валяется видимо-невидимо – покалеченные комбайны, культиваторы, дробилки-плющилки, фляги. Как досадное напоминание о безвозвратно ушедшем в прошлое безрассудном, расточительном времени. Потом сойдет девочка: хрупкий, мужественный боец новой, неведомой, пугающе-сумбурной жизни. Человек в рясе на прощанье скажет ей благолепные слова, осенит крестным знамением. И девочка, как предыдущие двое, останется там, в промозглых просторах. Кто ее встретит? Кто обнимет и порадуется ее успеху? И проводит в теплое жилье и покормит? И пропоет молитву на ночь? Молитву надежды и спасения? Ничего никому неведомо… что случится, подеется с каждым из нас через мгновение, через день, через год. Потому что мы, люди расхристанной страны, будто ушибленные… не помним друг о друге… и себя не помним… больны одной болезнью – равнодушием.

А темная степь такая же отчужденная, глухая, горемычная. Кулижки первого снега растаяли – словно некто одухотворенный явился ненадолго и исчез, не попрощавшись, добавив душевной подавленности, отрешенности.

…Мы остались в купе вдвоем с батюшкой, если не считать спящих приблудившихся мать и сына. Дабы не пребывать в долгом молчании (к тому же хотелось услышать «главную мысль» попутчика), я поведал такой случай.

В Чечне погиб молодой солдат. Урну с его прахом передали родителям. Мать не пожелала ее захоронить, сказала мужу: «Пусть стоит на тумбочке. Помру… тогда вместе, в одной могиле…»

Батюшка, как и все люди от Бога и для Бога, собственные мысли как бы оттенял, глубже обозначал библейскими. И не тотчас, а исподволь подступался к поставленному вопросу. Он как бы размышлял сам для себя: почему всяк из нас, смертных, неукротимо борется за продление рода своего? Зов природы? Не только. Иногда интересы, предрасположенность к чему-либо расходятся. Особенно когда человек взбалмошный, самомнительный и дрянной. Сюда он «приложил» фразу о том, что в естестве, опять- таки, всяк из нас, смертных, готовится к смерти с того момента, как прояснилось сознание.

– Вот между борьбой за продление рода своего и полным осознанием исходного земного бытия человек совершает заблуждения, равные по удушающей тяжести трагедии, которая подорвала слабое сердце и применила свою коварную власть. Несчастная женщина должна безотлагательно похоронить праx сына и тем самым отпустить его истерзанную душу на небо. А ей вослед молиться.