Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное

– Сумасшедшим? Гм… Как тут ответить? Сие по воле Божьей.

Поезд замедлил ход. И, словно проверяя на прочность свои железные суставы и мышцы, оглушительно громыхнул, проскрежетал и замер. И сразу по коридору зазвучали голоса:

– Какая станция?

– Опять пустырь с одной уборной!

– Мама родная!..

– Че ж никто не объявляет? Где кондукторша?

– Небось к кумушкам в другой вагон умелась!

Или с каким мужиком в купе затворилась!

– Какая дикость!

– Погоди! Еще не то будет!

– Поезд поломается?

Наш старичок вскочил, возбужденно высунулся в дверь, ехидно пропищал:

– Хуже! Хуже!

– Ой, не пужайте, гражданин! Террористы нападут?

– Хуже, говорю!

– Да куда еще хуже?

– Убедитесь потом!

А глазастая девочка, прильнув к окну, весело указала:

– Гляньте, Васька! Во гад бессовестный!

Верно, он, Васька… с голой задницей сидел на корточках в мелком полыне откоса.

– Покаялся… исповедался… – ликуя, ехидно выпалил старичок. Две медали его словно целовались и тоже ликовали.

– По естественной нужде. Вестимо, грязные руки… несвежая пища… некачественное вино… Приспичит… и не то…

– Ага, всю Расею приспичило! Ловко!

– Можно и так сказать, образно. А вы, простите, чем так обеспокоены? Поди, небедное подворье имеете. Пенсия. Какая у вас пенсия?

– Почти восемнадцать тысяч. И у бабки стоко.

– Лепно, лепно при нынешних-то временах! Поди, при вашем разлюбезном социализме подобных доходов не имели? Абсурд получается!

– Это я засранец? Ответите за оскорбление! Пожалуюсь… В какой церкви работаете?

– Я вам ничего обидного не сказал. Вижу, что вы всю дорогу как на иголках. А служу я в N-ском храме. Сподобится бывать в наших краях, милости прошу. Вместе помолимся.

– Нет-нет… Я верный ленинец. Слыхал, в вашем городе памятник козе поставили. Козу бы я глянул! Любопытно! А насчет моего недовольства…

Старичок подергал локтем, невразумительно буркнул:

– У каждого своя позиция. Ты эвон с крестом. Девушка с кулаками. А этот, – старичок подбородком указал на меня, – с авторучкой.

– Дедушка, а у вас было так: встретишься с иным и как-то станет сразу на душе паршиво от одного его вида.

Старичок подозрительно покосился на девочку:

– Для меня все люда одинаковые.

– Одинаково плохие?

Поезд уже набрал скорость. Перестук колес все учащался, становился приглушеннее и привычнее. С другой стороны коридора из соседнего купе доносилось явно из мужской подвыпившей компании:

– …Супруга, опьянев от ласки в постели, шепчет мужу: «Ты мой любовник…» Ну тот, должным образом не вникнув в суть ее слов, ревниво всполошился, выпрыгнул из кровати и давай орать: «А-а, попалась, потаскуха! Кто он? Отвечай! Набью харю!»

– Анекдот, что ли?

– Лично сам испытал.

– Побил бабу?

– А как же!

– Ну и дурак!

Третий голос:

– Мужики, летел я на самолете. Вся страна в лесопосадках. Зачем их стоко много?

– Для повышения деторождаемости!

В наше купе вошла женщина в ветхой одежде, за руку она держала рослого парня, тоже одетого скудно. Был он болен, как сейчас принято говорить, болезнью Дауна. Бессмысленными навыкате глазами глядел на нас и улыбался.

– Родимые, помогите несчастным…

Человек в рясе подал ей полусотку. Ласково сказал:

– Присядьте.

Они присели. Юноша рассмеялся и, комкая слова, промолвил:

– Она моя жена.

Женщина положила в карман деньги, обратилась к батюшке:

– Мучаюсь, батюшка, а не живу.

– Муки твои, сестра, Господу нашему понятны. Тебе зачтется. Твой мирской подвиг.

– Нет, родимый, не зачтется.

– Да отчего же? Крест тяжкий несешь.

– Смлада к водочке я пристрастилась. Вот и уродился несчастный.

– Сходи в храм, исповедуйся.

– Мой порок страшен.

– Она моя жена… – снова рассмеялся больной юноша.

– Слышите, че гутарит? Нет, не абы чего плетет. Ить я сплю с нем как с мужчиной. Жалко его… Бог разума лишил, а ведь все остальное как у всех у нас. А кому он нужен? Никакая женщина не согласится… И-и, да че толковать! Как-нибудь уж…

Она хотела встать, но батюшка сделал рукой жест… как бы умыл ее…

– Погоди. Тебе где сходить?

– У нас нет пристанища, двора. Блукаем.

– Поедете со мной. Найдется тебе дело. И он сгодится. Церковь ни от кого не отворачивается. Для нее все равны, желанны. А парнишку уложи спать. Мы ему поможем залезть.

Юноша весело усмехнулся и пружинисто, как гимнаст, взлетел на вторую полку.

– И, ты, сестра, коль притомилась, ложись на другую полку.