Ольга Рожнёва - Лекарство от уныния

Наутро наш старшина Сергеев выстроил роту и каждому задал вопрос, кем он работал до призыва в армию. Узнав, что я был директором, усмехнулся, проворчал негромко: «Щас вас, интеллигенцию, белоручек, перевоспитывать будем, труду учить». Вызвал из строя на два шага вперёд двух директоров: меня и директора опытной сельскохозяйственной станции Карагайского района. После громких слов «Ха-ха, два директора!» был отдан приказ: взять тряпки в каптёрке и образцово помыть казарму. Площадь была очень большая, а вода – ледяной. Но мне было совсем нетрудно мыть пол, я и дома его часто мыл, берёг свою любимую Галинку. Было немножко смешно, что старшина хотел испугать меня такой работой и решил, что я белоручка.

Пока мыл, вспоминал, как пахал в поле один, и как руки мои были в крови от лопнувших мозолей, как дрожали и подкашивались ноги когда-то от напряжённого труда. Так что мытьё казармы мне показалось чуть труднее утренней зарядки. Мыли часа два, под нары приходилось заползать по-пластунски. Мой напарник к физическому труду привык меньше, видимо, пол мыть ему не приходилось, тряпку выжимать он явно не умел и сильно испачкался: следы грязной воды были у него на рубашке и на лице. Я посочувствовал парню и предложил ему потихоньку отдохнуть, а сам быстро домыл казарму. Пришёл старшина и успел заметить, что мою я один. Окинул взглядом покрасневшее грязное лицо и грязную рубаху моего напарника, недоверчиво посмотрел на меня: я почти не запачкался и даже не запыхался. Придирчиво осмотрел пол и глянул на меня уже по-другому – с уважением.

Лозунгом нашим было «Делай всё как на войне». Утром в любую погоду и при любой температуре – зарядка во дворе, на свежем воздухе, разминка – две пробежки.

Умывались во дворе из бочки, используя личные кружки. Затем: «Быстро одеться! Выходи строиться на завтрак!» Столовая не отапливалась, ели стоя. Но кормили нас питательно и вкусно.

Занимались по восемь-десять часов в сутки, особый упор делали на физическую и огневую подготовку, владение штыком. Тактика, спецтактика. Учёба давалась мне легко. Никакого труда не стоило изучить личное оружие: винтовку, гранаты РГД-34, ЭФ-1, наган, ППШ, противогаз. В каждом отделении был один пулемёт Дегтярёва, но владеть им был обязан каждый красноармеец. Двадцать третьего февраля 1940 года приняли присягу.

Переехали в казармы полка, были приведены в состояние боевой готовности для войны с белофиннами. Могу сказать, что в то время об армии и о защитниках Родины заботились. Вместо сапог выдали валенки, ватные брюки, шапки, добротные полушубки. Каждый получил по сто восемьдесят патронов, по четыре гранаты. Но воевать не пришлось: 12 марта противники запросили мира.

Так что служба продолжалась в мирной обстановке. Всё уже было привычным: упорные занятия по боевой и специальной подготовке, спецзадания, в выходные дни – соревнования между взводами и ротами. Наша рота неоднократно побеждала, и так получалось, что все считали меня главным «виновником» победы. Заслуги тут моей особой не было, просто от природы я был сильным, крепким. И вот как-то раз я принёс победу нашей роте с таким отрывом, что меня ребята качали на руках.

После этого мне шепнул ротный, что командир полка предложил наградить меня за отличную службу. И мне дали, зная, что у меня жена и двое детишек, месячный отпуск для поездки домой (без дороги). Я не прослужил и года, поэтому такая награда была просто счастьем! Увидеть Галю, детей, родителей! Сейчас я думаю, что главную роль в получении отпуска сыграли молитвы моих милых родных, а не моя суперподготовка.

Собирали меня домой всей ротой. Обмундирование моё было уже сильно потрёпано, а срок смены ещё не наступил. Не знаю, за что, но меня товарищи очень любили, и каждый старался что-то хорошее сделать: старшина Сергеев (тот самый, который когда-то меня за белоручку принял) передал мне свои почти новые диагональные брюки, сменил кирзачи на яловые сапоги. Друг Белкин передал свою шинель. Вручили мне новый шлем-будёновку. Многие давали адреса свои домашних, просили зайти хоть на две-три минуты. Провожали меня на вокзал всем отделением. Вот и пассажирский поезд до Минска, в Минске пересадка на поезд «Москва – Киров – Свердловск».

В Верещагино оказался поздно вечером. Ночевал в семье сослуживца Шильникова, приняли они меня очень тепло. Погода была холодная, снежные заносы – середина ноября. Чуть свет побежал искать машину или подводу. Ничего не нашёл и, не в силах терпеть ожидания, отправился пешком, быстрым шагом, почти бегом. Согревало меня предчувствие встречи с любимыми людьми, да и было мне в ту пору двадцать восемь лет и был я очень вынослив и крепок.