Ольга Рожнёва - Лекарство от уныния

Сборы были недолги: в один нагрудный карман военный билет, повестку, в другой, поближе к сердцу, фотографии жены, детишек, родителей, образок моего любимого святого Николая Чудотворца. В дорожный мешок: полотенце, кусочек мыла и хлеб на два-три дня. К шести утра подъехала подвода, и я простился с моими милыми родными людьми. Запомнился образ моей любимой плачущей Галинки, которая повисла у меня на шее и никак не хотела разжимать своих объятий. И потом долго бежала за подводой, глядя, как увозят от неё любимого мужа и отца её детей – может быть, навсегда.

Мне было очень жаль её, и я, как мужчина, старался утешить и успокоить жену, хотя расставание было тяжёлым и для меня. «А что делать?! Пришла пора тебе, Иван, крестьянский сын, Родину защищать!» – сказал я себе, и на душе стало гораздо легче. Надо – значит, надо! Кто ещё защитит наших жён, детишек, родителей, как не мы сами?! На то мы и мужчины.

Среди призывников оказалось много друзей и знакомых. Обработали нас в санпропускнике и – в эшелон. Из призывников Пермской и Свердловской области был сформирован целый батальон. Подцепили паровоз с западной стороны вагонов – это означало, что едем мы на запад. Поезд тронулся через час от станции Верещагино. Помахали мы руками родимой сторонушке, и… на нары. В вагоне было тепло, посередине – буржуйка. Везли нас быстро: везде давали «зелёную улицу».

На крупных станциях эшелон останавливался, и нас кормили обедом. Так что обедом мы отметили Киров, Москву, Минск и наконец Белосток – Уланские казармы. Обед в столовой полка оказался изрядно питательным и вкусным: борщ, гречневая каша с мясом, чай, хлеб без нормы. На стене плакат: «Береги хлеб – богатство народа».

Санпропускник. Остригли нас машинкой, и мы стали все похожи друг на друга. Дали нам каждому вещмешок, бельё, брюки, гимнастёрку, шинель, полотенце, два подворотничка, мыльницу с мылом, щётку и зубной порошок. Ещё вручили матрасную наволочку, серое добротное одеяло, две подушечные наволочки, а главное – буденовку и пару рукавиц с наличием указательного пальца. Мы даже радовались, как мальчишки, и примеряли на свои бритые головы буденовки.

Почему-то все боялись, что нам выдадут ботинки с обмотками. И были очень довольны, когда нам вручили кирзовые сапоги и пару фланелевых портянок! Оделись мы – и друг друга не узнали! Все оказались одинаковыми, как братья-близнецы! Имели только каждый свою личную фотографию. Домашние вещи было предложено упаковать, написать адрес для отсылки домой.

Затем последовала тщательная медицинская комиссия, а потом собеседование с командованием полка. Со мной разговаривали комиссар полка и батальонный комиссар Шумаков. Отбирали из нас кого в школу младших командиров, кого в танкисты, кого в артиллеристы, кого в роты станкистов-пулемётчиков, кого в пехоту (в стрелковые роты). Меня зачислили в стрелковую четвёртую роту, второго батальона.

Ночью повезли нас в Супросль, что в двенадцати километрах от Белостока. Раньше в Супросле был огромный женский монастырь. При наступлении немцев на Польшу и при освобождении Западной Белоруссии от польских панов монастырь был разрушен, и монахини искали приют кто где. Прямо в монашеском корпусе были оборудованы для нашей роты двухэтажные нары. В роте было двести человек, а обогревалось всё помещение одной печкой. В заготовке дров помогала моя землячка – пермская пила «Дружба». Землячка была хороша, да вот сосны на корню оказались совсем сырые. Так что проблема с обогревом значилась.

Спали впритирку друг к другу, укрываясь поверх одеял шинелями. В монашеском корпусе я чувствовал такую намоленность, такую благодать, что странно и неуместно было видеть здесь шинели и буденовки.

Хотелось молиться в этом монастыре и умиляться сердцем, но повседневная жизнь от молитвы отстояла как северный полюс от южного. Я заметил, что верующие люди в подобных местах чувствовали себя очень хорошо, благодатно, как сказала бы мама. А вот атеисты – наоборот. Они становились как-то ожесточённее сердцем и часто конфликтовали.

Так, после первой же ночи соседи у окна, с вечера насмехавшиеся над монастырём и монахинями, к утру устроили скандал. Напустились с руганью на бывшего учителя Осинского района Чекменёва за то, что он храпел ночью и скрипел зубами. Стали требовать у старшины убрать его от них. Узнав, в чём дело, я и мой сосед решили взять Чекменёва к себе и положить его между нами. Он был нам очень благодарен. А я долго не мог взять в толк, как можно скандалить из-за того, что человек невольно храпит. Перед сном я, как обычно, почитал про себя привычные молитвы – и спал совершенно спокойно, никакой храп мне не мешал.