Иван Ленивцев - Бабушка и «Варшавянка»

– Что ты сказал? Я, гадости вонючей? С чего ты взял? – спросила лодка, слегка обидевшись за «длинноносую». —Слышь, шнурок, ты глазенки-то пошире разуй, посмотри, сколько лодок в бухте… Куда смотришь, вон туда гляди!

– Да вижу, вижу, не слепой, – ответил ботинок, и ехидно скривился. —Тю-ю! Так, они же атомные все, говорят, от них вреда нет, а вот от тебя… Ты же у нас в бухте единственная мазутная «дизелюха».

– Ну и что? Ты на что намекаешь, подкидыш?! – искренне возмутилась лодка. – Нет, ну ты и пенек малограмотный! Да если хочешь знать, эти твои атомные – самые наивреднейшие как для людей, так и для природы! Самые, самые что ни на есть наихудшие! Вот! А насчет меня – сплетни, пустое наговаривают, от зависти. Нет, я не спорю, я единственная в соединении дизель-электрическая подводная лодка проекта… Стоп, стоп! Чего это я перед всяким-разным посторонним оправдываюсь. Извини, ботинок, я бы могла тебе о себе многое рассказать, но не могу, сам пойми – военная тайна.

– А-ах! Какие мы все из себя секретные, прямо спасу нет! – ехидничая закривлялся, явно нарываясь на конфликт, ботинок. – Ой, не могу! Да любой в городе шнурок знает твои тайны-секреты! Ты – лодка проекта «Варшавянка», еще первого проекта, вооружена шестью торпедными аппаратами, можешь сдуру нырнуть на глубину до трехсот метров, гоняешь со скоростью восемнадцать узлов… Продолжить, или не стоит? Я думаю, не стоит, это сейчас не главное. Главное – в другом. Говорят, ты солярку или мазут – не вижу разницы – жрешь, как молодой матросик-салажонок кашу перловку по утрам, да еще и добавку просишь. А я сейчас этот твой мазут вынужден глотать. Так что, не надо меня переубеждать, это именно ты одна виновата во всех экологических бедах нашей несчастной бухты! Ты – старая «дизелюха»! От тебя вреда больше, чем от всех атомных вместе взятых! Понятно?

– А-ах! Ах ты рвань!! – полным гнева голосом, закричала на глупый ботинок лодка. – Я виновата! От меня все беды, да?! Дурак зубастый! Да ты просто спятил!!

Забыв про пропавшую шляпу часовой, сдернув автомат с плеча, с тревогой огляделся по сторонам.

– Прежде чем мутить воду, оглянись по сторонам. Вон туда смотри! Видишь, те дырки в причальных стенках? Знаешь, что это? Это допотопные очистные сооружения, наверное, времен русско-японской войны. Через них все нечистоты человеческие сливаются прямиком в воды бухты. И мы их глотаем: и я, и ты, и все-все-все! Поэтому не надо на меня волну гнать, одну меня во всех смертных грехах обвинять, понятно тебе? Тоже мне, природоохранный прокурор нашелся! Умник нашелся! Пока по земле да по палубе топал как слепой, ничего не замечал, а как в мою среду окунулся, так сразу принюхиваться принялся, воду на зубок пробовать, виноватых искать, права качать, глотку драть в защиту природы… эколог недоношенный! – «Варшавянка», словесно пнула обидчика. – Так что, не надо бездоказательно меня обвинять… И безответственно, – добавила она, затем, с малой долей вины, сказала: – Нет, я, конечно, не без греха, однако и меня понять можно, и даже нужно; я уже столько лет без капитального ремонта, у меня давно уже сальники прохудились, прокладки подтекают… Э-э, да что я тут перед каждым встречным-поперечным оправдываюсь, не нравится в бухте – вали в Тихий океан, там вода почище.

– К-куда? В океан?! Да ты что, железяка, сдурела?! – испуганно шарахнулся от лодки ботинок. – Говорят, там такие чудовища морские водятся, враз проглотят и размера не спросят.

– Кого – тебя? Проглотят? Ой, не могу, ой, держите меня! – развеселилась «Варшавянка». – Ты на себя оглянись: подошва на трех гвоздях, даже шнурков не осталось! Рылом не вышел, рвань забортная, кому ты в океане нужен, последняя ракушка тобой побрезгует, понял? Так что, не смеши мою корму, греби к берегу, а то ненароком вдруг потонешь, а меня обвинят…

– И погребу, погребу… – мстительно прошипел ботинок, с силой отталкиваясь от ржавого борта лодки и беря курс на ближайшие камни. – А ты… ты знаешь, кто? Ты старуха мазутная… я слышал, тебя скоро на гвозди потащат… на буксире, как миленькую поволокут на Морское кладбище…

– Что-о-о?!! А ну, повтори, что ты сказал! Меня – на гвозди?! Ах ты, дрянь беззубая, ну я тебя сейчас проучу… – обозленная лодка погнала волну, однако ботинок уже шустро вскарабкался на камень.

Природа в настоящее время вытворяет бог знает что – и человек ей не указ. Вот и вчера под вечер, тайфун налетел как обычно нежданно-негаданно – и, понеслось: в одно мгновение и земля, и небо, и море смешались в адском водовороте, подобно злейшим врагам они схватились между собой в обезумевшей схватке не на жизнь – насмерть, не зная ни жалости, ни милосердия и, даже не прося пощады. Ураганной силы удар обрушился на это вечно туманное, каменистое побережье, столь не любимое моряками проходивших мимо судов и кораблей; обрушился – и начал дьявольскую работу, конечный результат которой был известен, наверное, лишь одному богу. Сумасшедший ветер легко, будто играючи, валил вековые лиственницы, тщетно пытающиеся зацепиться корнями за тонкий слой здешней земли; он с яростью нападал на крыши домов, рвал с них шифер, железо, толь как бумагу —рвал, и с диким хохотом подбрасывая их вверх, оглашал окрестности устрашающим грохотом. Затем принимался валить столбы с проводами как гнилые грибы, обрушивался на лежащие на берегу лодки, легко и беззастенчиво переворачивая их; и, наконец, добравшись до копенок заготовленного сена, остервенело накидывался на них, бесстыдно задирал брезент, уносил его невесть как далеко, а само сено разбрасывал куда попало. А море напоминало кипящий котел, белогривые, точно обезумевшие волны раз за разом упорно и настойчиво обрушивались на, казалось бы, беспомощный берег, словно мстя ему за какую-то давнюю, но не забытую обиду; однако разбившись о неприступную твердь берегового гранита злобно шипящей пеной, они с оглушительным стоном откатывались назад, чтобы снова и снова нанести врагу еще более сильный, более сокрушительный удар. И ко всему этому, еще и проливной дождь с яростью голодных волков, набрасывался на все живое, осмелившееся выйти из укрытия.