Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том пятый. Рассказы

Любочка вдруг вскочила и в ужасе замахала руками перед собой.

– Ах, пчела. Пчела! – взвизгнула она. – Укусит! —

– Бросьте вы! – сказал Дмитрий Петрович. – Какая вы трусиха! —

– Нет, нет, нет! – крикнула Любочка и, оглядываясь на пчелу, быстро пошла к дому.

Дмитрий Петрович уходил за нею и смотрел ей вслед с умилением и некоторой грустью на лице. Что видно было подглядывающей Ольге Михайловне. – Должно быть, глядя на молоденькую студентку, он думал о своём, и кто знает? – быть может, даже думал о том, как бы тепло и уютно жилось ему, если бы женой его была эта девочка, – молодая, чистая, свежая, не испорченная жизнью, не беременная…

Странные мысли приходили в голову Ольге Михайловне. Когда голоса и шаги стихли она направилась к дому. Ей хотелось плакать. Она уже сильно ревновала мужа. Ей было понятно, что Любочка не опасна, как и все те женщины в доме, которые теперь пили в доме чай. Но в общем, всё же, было непонятно и страшно, и уже казалось, что Дмитрий Петрович не принадлежит ей наполовину…

– Он не имеет права! – пробормотала она про себя тихо-тихо, стараясь осмыслить свою ревность и свою досаду на мужа. – я ему сейчас всё выскажу! —

Она решила сейчас же найти мужа и высказать всё: гадко, как можно флиртовать с чужими женщинами – он бы должен за женой ухаживать, не отходить от беременной жены… Что ему сделала жена плохого? В чём она провинилась? Зачем он бросил меня? – так она накручивала себя для будущего разговора.

Мужа она нашла в его кабинете. Он всегда уходил в свой кабинет, когда хотел успокоиться. Теперь Любочка напомнила ему о делах его фирмы, которая действительно судится уже не первый раз с заказчиками и ему нужно было некоторое время, чтобы подумать и побыть наедине. – Лицо его было строгое, задумчивое и виноватое. Это был уж не тот Дмитрий Петрович, который с задором спорил за обедом и которого знают гости, а другой – утомлённый и недовольный собой, которого знает одна только жена. В кабинете он всегда был такой, когда думал, работал. Перед ним лежали папки с документами. Он открыл одну из папок. Положив её перед собой и, так и застыл.

Ольге Михайловне стало жаль его. Было ясно, как днем, что человек чем-то томился и «не находил себе места», может быть, боролся с собой. Она молча подошла к столу, желая показать, что она не помнит обеденного спора и уже не сердится (именно после спора о женском образовании и её месте на кухне, она и удалилась отдыхать, пошла в сад), она положила руку ему на плечо.

«Что сказать ему? – думала она. – Я скажу, что ложь, как тот же лес: чем дальше в лес, тем труднее выбираться из него. Я скажу: ты увлёкся своей ролью весельчака…»

Встретясь глазами с женой, Дмитрий Петрович вдруг придал своему лицу выражение, какое у него было за обедом и в саду, – равнодушное и слегка насмешливое, зевнул и поднялся с места.

– Уже шестой час, – сказал он. Взглянув на часы на стене. – гости скоро начнут расходиться. —

И, что-то насвистывая, он медленно, своей обычной спортивной походкой (с пятки на носок) вышел из кабинета.

– — – — – — – — – — – — —

Она вышла к гостям, где вновь разговоры с ними с принудительной улыбкой стали её утомлять. К ней пристал дядя Николай и долго бранил своего спорщика за обедом – Дмитрия Петровича: то один оскорбительный выпад, то другой, – «во-вторых, – говорил он с возмущением, – со всеми он рассорился! Сегодня именины, а, погляди, не приехали Востриковы, ни Яшин, ни Васильев, наши почти родня! —

– Ах, боже мой, да, я-то тут причём? – спросила Ольга Михайловна.

– Как при чём? Ты его жена! Ты умна, в институте училась, и в твоей власти сделать из него честного человека! —

– В институтах не учат, как влиять на тяжёлых людей. Я что, – должна просить извинения у всех вас, что я училась в институте? – сказала Ольга Михайловна резко, раздражаясь. – Послушай, дядя. Это как с музыкой: если у тебя целыми днями будут играть одни и те же гаммы, то и ты не усидишь на месте и сбежишь. Я уже целый год слышу о нем одно и тоже, одно и тоже. Господа, надо же, наконец, иметь капельку жалости, перестаньте ругать его! —

Дядя сделал очень серьезное лицо. Потом пытливо поглядел на неё, будто видит впервые и покривил рот насмешливой улыбкой.

– Вот оно что! – пропел он старушечьим голосом. – Извиняюсь! – сказал он и церемонно поклонился. – Если ты сама подпала под его влияние и изменила свои убеждения, то так бы и сказала. Извини! —

– Да, я изменила убеждения! – чуть не крикнула она, выплеснув раздражение. – Радуйся! —