Людмила Максимова - С любовью, мама

Назвать Ирочку женщиной язык не поворачивался, хотя годочков было ей уже под сорок. Выглядела она только что входящей в половую зрелость девчонкой. Испытания, выпавшие на долю этой маленькой женщины, каким-то волшебным образом ни морщинкой не проявились на её лице. Лишь в глубине обрамлённых чёрными как смоль густыми ресницами грустных, но всегда готовых к радости зелёных глаз, читалась смертельная усталость.

Ирочкин дедушка был когда-то известным в России профессором истории русской литературы. Мать, вырастившая дочь одна, образование имела неоконченное среднее и много лет трудилась рабочей в типографии. Соседи поговаривали о давней связи юной профессорской дочки с его женатым коллегой, прервавшей образование девочки в связи с появлением на свет в недопустимо раннем возрасте младенца и последовавшей за этим смертью профессора, позора не пережившего.

Жила Ирочка с мамой хоть и в огромной профессорской квартире, но трудно. Ещё школьницей она вынуждена была подрабатывать где придётся. Окончив филологический факультет Ленинградского университета, осталась, как самая талантливая, на кафедре английской филологии и перевода. Но вскоре вышла замуж и родила сына. Едва закончилось время декретного отпуска, как слегла мама. Маминой пенсии по инвалидности и зарплаты мужа-корректора в издательстве не хватало даже на самое необходимое. Ирочка, чтобы днём ухаживать за мамой и сыном, устроилась дворником. Начинала работать в четыре утра, к восьми уже готовила завтрак семье. Днём подрабатывала переводами. Вечерами мыла подъезды. В середине восьмидесятых объявились родственники мужа по материнской линии, и выяснилось, что он еврей и имеет полное право переселиться на историческую родину.

Врачи прогнозировали Ирочкиной маме несколько месяцев жизни. Ирочка осталась за ней ухаживать, оторвав от себя двоих самых любимых мужчин. Утешением было то, что там им будет спокойнее и сытнее и муж сможет помогать хотя бы лекарством для мамы.

Предполагаемые месяцы затянулись, к изумлению врачей, на годы. Ирочка выбивалась из сил, пытаясь облегчить страдания мамы. Специальные препараты невозможно было достать даже за большие деньги, которых, разумеется, не было. Татьяна Сергеевна страшные боли сносила стоически, не кричала, лишь, оставаясь временами одна, стонала. Всякий раз, глядя, как Ирочка набирает в шприц каким-то чудом добытый морфий, она надеялась, что девочка ошибётся и их мучениям наступит конец. Попросить дочь ввести смертельную дозу она не смела.

Будучи школьницей, Татьяна Сергеевна большую часть свободного времени проводила в отцовской библиотеке и с заповедями божьими знакома была. Не убий – гласила одна из них. Теперь Татьяна Сергеевна была уверена, что муки принимает она в наказание за смерть отца. Просить девочку убить свою мать и тем самым взять грех на себя – нет, она не враг своему ребёнку. Бог смилуется и, возможно, вот-вот заберёт её. Но время шло, боли усиливались и уже не оставляли ни на минуту. Помочь Ирочка могла только одним способом. И она приняла решение. Но об этом не узнает никто, кроме Бога. Если он есть.

Ирочка ещё долго сидела у тела, любуясь чертами родного лица, впервые за много лет не искажённого болью. На губах мамы застыла улыбка, как показалось Ирочке, благодарная. Она позвонила и, в ожидании приезда бригады медиков, взяла из стопки писчей бумаги чистый лист. Подумав немного, вывела всего лишь одну фразу: «Прости меня, Боже, если ты есть». Затем вложила в объёмистую оранжевую папку, где подробно и вдумчиво описывала всё происходившее в эти страшные годы. Не столько в мире видимом, сколько внутри её самой. И тоску по сыну, и любовь к мужу, и надежды на внезапное выздоровление мамы, и отчаяния и снова надежды на скорое воссоединение с семьёй, и потрясение от письма мужа, сообщившего, что он живёт с другой женщиной, но на развод не претендует до тех пор, пока Ирочка не устроит свою жизнь в Израиле, и истории с реальными, а чаще вымышленными героями, и дерзкие мечты зеленоглазой маленькой женщины о счастье.

Поминальный стол соорудили всем подъездом. Соседи сами несли талоны на водку и продукты, а кто-то и деньги. Долго сидели, не столько вспоминая Татьяну Сергеевну, сколько жалея Ирочку.

Димон дождался, когда все разойдутся, и вернулся под предлогом забытого зонтика. Ирочка была рада его возвращению. Ещё во время похорон она обратила внимание на обаятельного светловолосого парня, в ком с трудом узнала недавнего мальчишку из соседней коммунальной квартиры. Сквозь скорбную маску, которую он старательно, но не всегда успешно натягивал на лицо, просвечивала безмятежная радость жизни. А её Ирочке последнее время так не хватало.