Василий Орловски - Триптих. Комментированное издание

Рядом с тобой я буду молчать, Шломита. Я спрячусь в футляр обитого бархатом шкафа [13], я не буду слушать тебя, я не буду говорить с тобой – кто я, чтобы говорить с тобой? Я лишь орудие в твоих руках, предвестник нисшествия твоего слова, наблюдатель с выколотыми глазами, пророк, омывающий бледные тела мертвецов, дерзнувших следовать за тобой.

О Шломита, я так боюсь, что ты прогонишь меня.

Дай мне только коснуться холодных завитков твоих кудрей, дай мне вдохнуть аромат твоих волос, дай надышаться этим ядом, дай умереть, лаская тебя, касаясь мрамора твоих плеч. Позволь мне служить тебе, позволь сидеть у твоих ног, украдкой касаясь их онемевшими пальцами. О, забери мои руки, свяжи их или отрежь, если не позволишь мне касаться тебя, ибо я больше не господин своим рукам, мои руки принадлежат тебе, Шломита, как и весь я.

Поглоти меня, переработай, сделай частью своего замысла, своего творения, ведь в руках твоих я даже не инструмент, я – податливая глина. Вылепи из меня свою ужасную чашу, обожги меня огнём, наполни ядовитой кровью и пои из меня Праведника.

О Шломита, знаешь ли ты, как мне страшно теперь? Знаешь ли ты, что я вижу, закрывая глаза? Ты говоришь, что сны не имеют значения, ты отрезаешь мне веки, чтобы я не мог спать… Ах, Шломита, я думал, что ты делаешь это, чтобы спасти меня, но ты делаешь это, чтобы меня привязать. Но куда мне бежать, Шломита? Откуда ждать мне спасения, если в целом мире только мы с тобой? В целой комнате нет никого, кроме нас, и что же мне остаётся? Уповать на твою жалость? О, смею ли я уповать!

Кровать накрывает меня душным одеялом дурмана и морока, навеянного тобой, но я должен выбраться. Стены давят на меня, потолок давит на меня, но как сбежать из комнаты, в которой нет дверей? Из последних сил поднимаюсь с кровати и бегу к окну – лучше упасть и разбиться, упасть и навсегда разбиться, стать мокрой и красной лужей, стать частью кровавой реки, присоединиться к тем серым вытянутым мертвецам, которые так долго ждут меня.

С разбегу влетаю в ледяную стеклянную гладь и, не удержавшись, падаю на пол, с ужасом поднимаю глаза и вижу кровавый отпечаток своего изувеченного тела на зеркале. Конечно, в этой комнате, в которой нет дверей, в ней нет и окон, в ней есть только зеркало. Остатки света гаснут, и гроб моей комнаты становится маленьким и узким, лишённым воздуха и засыпанным со всех сторон землёй.

Я должен вырваться, Шломита, я должен снова увидеть тебя. Со всей силы бьюсь ногами и руками о стены, воздуха больше нет, Шломита, я так боюсь, что ты оставишь меня! Разрываю руками заднюю стенку мягкого, душного гроба и выбираюсь наружу, но что-то держит меня, что-то тянется от моего пупка, что-то связывает нас с тобой.

– Дайте мне его, дайте мне поцеловать его! – говоришь ты кому-то.

Комнаты больше нет: только раскинулась на полу обезглавленная мать и бледное тело мёртвого младенца лежит между её недвижимых ног.

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя —

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды…

Вот спустилась ночь и ставни затворены, и тишина накрыла сад душным куполом. Вечная пустыня [15]моего одиночества поглотила меня. Что мог я дать вам, люди? – сын Пустоты, рождённый в молчании. Что мог я дать вам?

Любовь моя развратила вас, уничтожила в вас человеческое, и да воздастся мне за то одиночеством и болью. Истина обитает во мраке – погружённая в тишину и покой. Что же сделал я, придя к вам? Что же сделал я с Истиной? Я убил её. Убил, ибо не может быть Истина заключена в тесной клетке слова, она гибнет в ней, как гибнут дикие птицы в неволе.

И вот я стою перед вами – с телом скрученным судорогой, с лицом искажённым ужасом. И Истина со мною, но и имеющие уши не слышат меня [16], и имеющие глаза не видят меня, и всё, что говорю я, обращается ложью в головах ваших. Но что дурного сделал я вам? Отчего вы оставили меня?

Я говорил вам: «Вот плоть моя, и алчущие да насытятся от неё». И вы ели плоть мою.

Я говорил: «Вот кровь моя, и измученные жаждою да напьются от неё». И вы пили кровь мою [17].

И нечего больше было дать мне, и вы продали меня для потехи [18]. И знаю я, что предпочтёте мне Другого, того, кто ничего не даст вам, но станет искушать вас знанием и вы искуситесь. И познав не Истину, но разницу меж Ложью и Правдою, возрадуетесь, ибо Истину постичь невозможно.