Виталий Денисов - Путешествие кота Бони, или за веткой сирени

Подошли к большому дому.

– В этой девятиэтажке будешь жить и ты. Машенька, наверное, уже заждалась нас.

Зашли в подъезд и поднялись на второй этаж.

Леонид Владимирович открыл дверь квартиры, оббитой черным дерматином.

Последнее, что услышал Белогрудка, перед тем как оказаться в квартире, это был знакомый ему гудок поезда. Ему даже показалось, что он почувствовал запах сирени.

– Вот и мы пришли, Машенька! – громко произнес Леонид Владимирович, заходя с котенком на руках, в одну из комнат.

Что-то белое и неподвижное лежало на спине, стянутое с ног до головы гипсом. Только маленький заостренный носик выбивался на белом фоне гипса и постели.

Присмотревшись, Белогрудка увидел расплывшееся в радостной улыбке худенькое личико.

– Папа! Ты привез его! Он такой маленький. Как ты довез его в корзинке?

– Он очень послушный, Машенька, – похвалил котенка Леонид Владимирович. – Не плакал. У тети Васи я его заметил, когда он сидел на большой ветке сирени и игрался с бабочками. Он потешный.

– Уже весна и сирень расцвела? – девочка, а это была Машенька, искренне удивилась.

– Даже очень расцвела, – отвечал ей отец.

Белогрудка внимательно смотрел на Машеньку, ожидая, когда она поднимется с кровати и даст ему имя, о котором говорили мужчина и Василиса.

«Скорей бы уже, – хотелось ему. – Тогда я стану взрослым, как дядя Шарик, и быстро помчусь домой. Взберусь на свою сирень и стану ловить бабочек и качаться на ветке, как прежде.

Но девочка Машенька молчала и не давала ему ни какого имени.

Белогрудка, чтобы поторопить ее, спрыгнул с рук мужчины на белое и очень твердое основание у ее остренького носика.

Машенька вскрикнула от испуга.

«В такой жесткой одежде совсем неудобно лежать», – решил Белогрудка и, знакомясь, лизнул щеку девочки рядом с остреньким носиком, ощущая что-то горьковатое: похоже, то были слезы радости, которые бежали по щекам Машеньки.

Леонид Владимирович, опешивший от поступка котенка, чуть не причинившего боль дочери, нагнулся, к закованной в гипс дочери, чтобы снять его с нее, но так и застыл над нею, так как Машенька счастливо засмеялась:

– Не лижи слезки, глупенький, – они не вкусные. Я дам тебе печеньице. – Она попыталась дотянуться к приставленному к постели стулу, на котором лежала раскрытая пачка печенья. Пальцы ее шевелились, а рука недвижимо лежала на постели.

Худенькое личико Машеньки, обрамленное гипсом, виновато улыбалось ему, но девочка имени не произносила. Пришлось мяукнуть и угрожающе провести коготками по твердому гипсовому корсету. Он был что камень на подворье Василисы.

– Сердится чего-то, – произнесла девочка и с огромным усилием все же дотянулась до печенья. При этом пальцы ее дрожали от напряжения.

– Он ведет себя, как настоящий Бонапарт, – произнес отец, успокаиваясь, и наблюдая за движениями дочери и котенка, готовый в любой момент защитить лицо дочери от острых коготков недовольного котенка.

– Ну, до Бонапарта уму еще далеко, папа, – сделала заключение девочка, – а вот сокращенное от этого имени «Боня» ему явно подойдет. Когда станет взрослым, будем называть его Бонат, чтобы не обижать великого француза.

– Так мы доберемся и до Бонифация, – усмехнулся отец, довольный тем, что доставил удовольствие парализованной дочери.

– А это кто? – спросила девочка.

– Так звали нескольких римских пап.

– Нет, папа, «Боня», как раз подойдет этому рыжему комочку с беленьким фартучком. Боня! – произнесла она, и ее пальчики правой руки опять зашевелились, сжимая печеньице. – Папа, поднеси Боню к моим пальцам, я поглажу его.

«Боня», – мелькнуло в голове котенка. – Хорошее имя. Не хуже чем «Шарик». Чувствуя, как сильные руки мужчины сняли его с каменной груди девочки, он с благодарностью взглянул на нее.

Когда же оказался у недвижимой руки девочки в знак признательности за хорошее имя, данное ему, потерся носиком о ее вздрогнувшие пальчики. Печеньице выпало из ее ручки. Машенька вскрикнула:

– Ой! Какой он мягонький и тепленький. Папа, отпусти его, он сам придет ко мне – она имела в виду то окошко в гипсу, через которое смотрела на мир. – Боня! – позвала она и радостно заулыбалась, глядя в белый потолок.

На глазах отца появились слезы.

– Хорошее имя, Машенька, ты придумала ему, – поощрил он, при этом его губы задрожали от жалости к недвижимой дочери.

«Хорошее имя «Боня», – согласился про себя котенок и решил в знак признательности еще раз лизнуть девочку в лицо. Быстро вскарабкался по гипсовому корсету на место у груди, где выглядывал острый носик и заглянул Машеньке в глаза.