Виталий Каплан: Около кота

Я стою перед вами, почтенные братья, обязанный дать отчёт об известных вам событиях. То есть наполовину известных, конечно. По древнему преданию нашему, приступая к своему отчёту, именем Творца Изначального обязуюсь говорить правду, нимало не разбавляя её ложью. Рассказ мой будет долгим, ибо вы велели не упускать ни малейшей подробности, хоть бы мне самому она казалась пустяковой. Я, как мне объяснили, принёс камешки, а уж мудрейшие сложат из них недоступный моему пониманию узор.

Ну, уж как-нибудь справлюсь, почтенные братья! Многие из вас давно меня знают, а кто видит впервые – пусть задаёт любые вопросы. Да, меня уже предупредили, что вопросов будет много и порой самых неожиданных. Надеюсь, вы не сочтёте дерзостью, что во время моего рассказа – который окажется долгим – я время от времени буду пить и есть. Что, кстати, и вам советую. Торопиться же нам некуда, как только что заметил наистарейший брат Ахимасу. Также, насколько я его понял, мне надлежит рассказывать последовательно, не слишком забегая вперёд, и уделять внимание не только твёрдо установленному, но и своим догадкам, всякий раз отделяя одно от другого. А то, что вам и так известно, мне всё равно велено сообщать, ибо присутствуют среди нас и те, кто о сем деле слышит впервые.

Но давайте определимся, с какого места начать мне свой отчёт? Ведь не от сотворения же мира, как это подчас бывает в праведных книгах? Хоть и довольно у нас времени, но не столько же!

Да, вы совершенно правы! Незачем говорить о том, что и так известно каждому в этой горнице. Давайте начнём с того дня, когда я попал в аптекарский дом.

Это был довольно жаркий день, и жара стояла уже целую неделю. Плохо, когда такая сушь в начале лета. Посевы только взошли, нежные они ещё, воды просят, а небо сухо, точно горло пьяницы, которому похмелиться нечем. Да что я вам рассказываю, вы и так знаете, что прошлой осенью был неурожай и цены на зерно поднялись едва ли не вдвое.

Итак, жарило сверху, и небо даже не голубым было, а белесым, как рубаха, которую много стирали и затем сушили на солнце. Час тогда шёл пятый от восхода, и никакой тени – только земля стоптанная, твёрже камня. А ещё воняло изрядно. Там же рядом склады, длинные такие сараи, где торгующие на Нижнем базаре купцы хранят свои припасы. Покупатели на Нижний базар ходят небогатые, а потому и невелика беда, коли товар будет второй свежести.

Где находился я? А находился я в канаве, куда меня пинками загнали трое парней. Тоже из бездомных. Осерчали они, что явился я, никому не известный, прямо на дорогу, ведущую к базару, и принялся клянчить милостыньку. Сами рассудите, не по-людски поступил. Нет чтобы смиренно спросить старшого местных нищих и выклянчить дозволение где-нибудь примоститься с краешку, да пятак за место заплатить, а к вечеру – третью долю с выручки… нет, припёрся то ли дурной, то ли наглый. Известное дело, надо такого поучить.

Вот они и учили – и хорошо ещё, что босота. Пятками по рёбрам – всё же не сапогами коваными. Но всё равно несладко мне приходилось. Рубашку мою латаную-перелатаную и вовсе в клочки изорвали, да и штанам немногим лучше пришлось. Нет, убивать меня им интересу не было, да и калечить тоже. Просто поучить. В канаве-то почти пересохло, не утонешь, не осень. Но и приятного мало. Они там сверху стоят и камнями забрасывают. Не такими, чтобы череп раскроить – мелкими камешками. А знаете, чего мне в тот час более всего хотелось? Никогда не догадаетесь! Умыться! К грязи-то я привычен, но уж больно противно, когда пыль на твоём лице с потом смешалась да с кровью. И ранка-то пустячная, ну, камнем щёку оцарапало, когда на мостовую они меня свалили и месить начали, а кровило изрядно.

Нет, парни эти больше в моем рассказе не появятся, не знаю уж, зачем вам про то, как выглядели они. Обычная такая босота. Старше меня года на два, загорелые – ну, так если целый день на улице, не захочешь, а загоришь. Голоса уже сломались, но то и дело дают петуха. Драться плоховато умеют, сразу видать – просто нищие, а не из ночных. Впрочем, в моём положении и этого хватало. Вот и ревел я в голос, к поту, крови и пыли ещё и слёзы добавляя.

Продолжалось это не слишком уж долго – ну, может, с четверть часа. Больше-то и не надо.

А прекратилось от властного окрика:

– А ну, брысь!

Они и брызнули. Ну сами посудите, как не брызнуть, если на тебя такая махина прёт? И даже не в том дело, что махина, а что одета она, махина, по-знатному.