Исаак Ландауэр - Шизофрения. Том 1

Удобство этой схемы в том, что в обществе всегда есть много недовольных тем или иным, а в целом эти полярные массы недовольны всем абсолютно, что весьма упрощает работу с заказчиками. Например, не нравится кому-то процесс над Ходорковским – пожалуйста, убиваем прилюдно гособвинителя и берём на себя ответственность за эту акцию. А остальных предупреждаем – всех ждёт такая же участь, причем без срока давности. То есть, если нового прокурора обложит со всех сторон федеральная служба охраны, то ведь не на всю же жизнь и не всех членов его семьи – и он, сам часть гнилого механизма, будет прекрасно понимать, что родное государство о нём позаботится ещё немного после вынесения обвинительного приговора, а потом как-то само собой, понемногу всё сойдёт на нет, и вот тут его и достанут. Какую же меньшую из двух зол выберет слуга закона – ответ, по-моему, очевиден. Государство может после первой акции перевести процесс в закрытый режим и не публиковать списки прокуроров, но там, где всё покупается, хозяин тот, кто больше платит – особенно, если к конверту добавить обещание грохнуть в случае неоказания содействия. И вот мы уже знаем имя нового счастливчика. Как уже было сказано, удобство схемы в её универсальности – с таким же успехом можно заниматься наоборот адвокатами, и всегда то или иное действие найдёт поддержку какой-то части общества – таким образом, нельзя обвинить Группу в предвзятости, а уж тем более – в работе по заказу. Можно блокировать принятие законов выборочно, нанося удар по голосовавшим «за» депутатам (никто ведь всерьёз не верит в тайну голосования в нашей стране). Сам факт того, что тебя могут, хоть и с вероятностью один к ста, отправить к праотцам, явно поубавит энтузиазм народных избранников.

Энтузиастов для этого дела найти хоть и не просто, но вполне реально. В стране полно талантливых и способных людей, которые не очень-то довольны избирательностью закона, а конкретнее, например, тем, что будь ты хоть трижды богат и талантлив, об тебя всегда вытрет ноги избалованный сынок какого-нибудь генерала, и хорошо, если не пристрелит при этом. Раны от таких унижений затягиваются редко, а если прибавить сюда почти уже гласное деление людей на белую кость и остальное быдло второго сорта, многим волей-неволей захочется некоторой социальной справедливости. Добавьте туда же причастность к великой идее – хотя бы и какой-нибудь расплывчатой и податливой под заказы извне, принадлежность к закрытой могущественной Группе, стремление человека совершить в жизни что-то стоящее да к тому же возможность разделить в будущем лавры с победителями – и желающие найдутся. Закрыв умным и талантливым людям дорогу во власть, потому что последняя лежит через многолетнее планомерное унижение, государство составило из них армию потенциальных радикалов, движимых чувством зависти, обиды и мести – смесь, из которой можно приготовить очень взрывоопасное блюдо».

Не бог весть какая новаторская мысль, тем более, что протестные настроения сделались к тому времени снова модными, но вместо того, чтобы, заведя собственный блог, собрать команду из пяти-шести почитателей и, удовлетворившись очевидным наличием в недрах себя гения, благополучно вернуться к привычному образу жизни, Михаил отчего-то поддался соблазну докопаться-таки до истины, продолжив начатое исследование без свидетелей. Странная, доселе незнакомая мотивация двигала им в этот момент, и, не изменив в привычном расписании ровным счётом ничего, он тем не менее стал как-то в шутку, по дороге на работу и домой, про себя обдумывать неожиданную головоломку, а после и вовсе скрашивать одинокие попойки размышлениями на заданную тему. Ко всему прочему явилось и другое: ему вдруг понравилось писать. Он стал получать от этого удовольствие. Не от результата, интересной мысли, оформленной в повествование, а именно от процесса. Тихое постукивание клавиш сделалось самой приятной музыкой. И никаких ошибок, даже когда он с трудом мог налить себе ещё.

Сугубо практическим результатом порывов, как оказалось, всё ещё юной романтической души сделался, однако, похожий на отвратительный похмельный привкус во рту непрекращающийся зуд, требовавший от него продолжать начатое. Поначалу он ожидаемо не придал значения новому увлечению, поскольку по опыту хорошо знал, как вопиюще неприспособлен был его организм в качестве места жительства для сколько-нибудь серьёзной страсти, а потому, махнув рукой на временное недомогание, устроил себе подряд несколько алкогольных вечеров в обществе симпатичных проституток, которые с повышением более чем когда-либо сделались доступны его кошельку. Терапия, однако, должного эффекта не имела, разве что принесла лишь «поощрительный» урогенитальный приз – к счастью, не фатальный.