Ирина Кошман - День, когда цвел делоникс

Я не понял смысла этого выражения и начал было вспоминать, когда дед клал на меня руку. Он много раз похлопывал меня по плечу, но к рисованию это не имело никакого отношения. Или имело?

– Теперь мне не так страшно рассказать тебе о своем увлечении. Потому что то, что нравится тебе, видимо, родилось вместе с тобой.

– Мне понравилось рисовать. Но вот так я не умею, – произнес я.

Дед рассмеялся:

– Это неважно.

– Значит, я тоже так могу? Мне можно?

Я снова подбежал к картинам и на этот раз не побоялся прикоснуться рукой к одной из них. Там был изображен цветок в кувшине и свисающая ткань. Цветок был синим.

– Нет, – отрезал дед, и его лицо стало непроницаемо строгим.

Я перестал улыбаться и опустил голову, снова ощутив себя нашкодившим псом.

– Но ты же можешь, – я поглядел на него исподлобья.

– И ты можешь, но тебе нельзя.

Снова этот бессмысленный бред, который я слышал изо дня в день. Я вернулся и сел рядом с дедом.

– Почему? – спросил я. – Почему я просто не могу жить сам?

Дед стиснул челюсти так, что побелели скулы и проступили желваки. Он тер одной рукой другую, будто пытался успокоиться изо всех сил. Он посмотрел на меня, но во взгляде не было ярости, которой я ожидал увидеть. Ведь я знал, что дед не такой. По крайней мере, я никогда не видел его злым и разгневанным. Он легонько опустил мою руку мне на голову и погладил волосы. Это было приятно. Отец никогда так не делал. Мама тоже.

– Нужно делать так, как велят тебе мама с папой.

Это всё, что он смог произнести в тот момент. Я не возражал, а только смотрел на картины. На цветок. Синий цветок.

– А разве никто не знает об этом? – спросил я и указал на противоположную стену.

– Знают, конечно. Ведь это сиделки и работники приносят мне краски и холсты.

Я снова изумленно поглядел на дедушку. Слишком много впечатлений для одного дня. Я открыл было рот, чтобы задать ему вопрос: как? Разве это не запрещено? Но он успел ответить раньше.

– Я начал рисовать примерно в твоем возрасте. Рисовал всякие загогулины, потом получил художественное образование. А вскоре после того, как женился, появились эти… Дубликаты.

– А до этого их не было?

– Нет, – дед засмеялся, но не громко, а как бы про себя. – Но я не мог зарабатывать этим, – он кивнул подбородком на картины.

– Ну и что? – спросил я.

– Нам сказали, что Дубликат – это отличный шанс реализовать себя таким, как я. Зарабатывать тем, что для тебя выберут, и создавать своего… двойника. И он может быть, кем угодно. Когда родился твой отец, выбора уже не было. Закон был принят.

Он замолчал и поглядел на свои руки. Мне хотелось, чтобы он рассказывал еще.

– Никто не мог запретить мне рисовать. И сейчас не может. Только мне нельзя говорить об этом.

– Но папа знает?

– Конечно! Он видел, как я делаю это, всю жизнь! Наверное, поэтому он так разозлился на тебя. Так что не зли свое папу.

Он наиграно рассмеялся, но взгляд у него был стеклянный, словно он отправился в путешествие по прошлому.

– От этой мазни нет никакого толку, – сказал он, но я снова не поверил ему. – Лучше уж быть врачом.

Он поглядел на меня своими прозрачными глазами, его веки задрожали. Он говорил то, чего на самом деле не хотел. Я снова встал с кушетки и подошел к краскам. Они приятно пахли. Тюбики были скомканными и хранили в себе какую-то тайну. Я взял один из них цвета охры и повертел в руках.

– Можешь взять себе, – сказал дед. – Только не рассказывай родителям.

– Правда? – я не поверил своим ушам. Может быть, дед шутил? Я уставился на него не в силах произнести еще хоть что-нибудь.

– Угу, – он покачал головой и улыбнулся. – Сейчас Дубликаты не рисуют красками. Так что… – он улыбнулся. – Вдруг краски исчезнут совсем? А у тебя будет хоть эта…

Я быстро спрятал тюбик в карман, будто воровал его, а не принимал в подарок. Я чувствовал, что подвожу этим своих родителей, особенно отца, но не мог удержаться. В конце концов, если буду осторожным, думал я, никто никогда ни о чем не узнает. Конечно, так может думать только ребенок. Наверное, не самый умный ребенок. Но в тот момент я был безмерно благодарен своему деду, только вот не знал, как выразить это.

– Спасибо тебе! – только это я и смог сказать. Моя рука осталась в кармане и продолжала «исследовать» тюбик. Мне казалось, что, если я выну руку, он исчезнет. Я убедился, что в кармане нет дыр, и он не мог провалиться в штанину. Карман был цел, а мне всё же казалось, что краска могла просто исчезнуть, будто была волшебная. Я должен был смотреть в оба.