Людмила Шевцова - Карцинома

– Ну, знаете ли, это уже перебор! – от такой наглости лицо Палыча побагровело. – От меня, между прочим, зависит жизнь вот таких, как вы!

– У-у! Это вам только кажется, – перебил его Шурик. – Вон в вашей больнице, если посмотреть, и окна сгнили, на улицу вываливаются, и в туалет зайти стремно! Унитазы времен первой пятилетки, бачки ржавые… Матрасы засранные, с колтунами. Тараканы по тумбочкам хороводом скачут. И опять же, к вам только со своей посудой, бельем и лекарством приходить надо. А от кого это зависит, а?! Скажите не от вас?! – на одном дыхании выпалил Шурик и победоносно посмотрел на доктора: «мол, как я тебя уел, а?!»

– Ну… ты, мужик, и нахал! – Палыч даже задохнулся от такой наглости, встал из-за стола и почти вплотную подошел к строптивому пациенту. – Я свою работу на совесть делаю! А унитазы с тараканами – не моя забота! Ищи себе место получше да почище, если это тебя не устраивает. Тоже мне, эстет хренов! Матрасы с колтунами ему не нравятся! Мы здесь силой никого не держим!

И тут Шурика словно подменили. Из забитого тихого мужичонки он мгновенно превратился в горного орла! И воспарил над доктором, готовый биться за правду-матку до последней капли крови…

– Вышибить меня из вашей вонючей больницы – пара пустяков. Да я и сам уйду! Я кто?! Тварь бессловесная и бесправная! А вот вам, чтобы в собственном заведении порядок навести, тут мозг напрячь надо. И что-то в системе поменять. А вы, – осмелев, Шурик ткнул пальцем в грудь Палыча, – против системы ноль! Так же, как и я! Так что нечего тут передо мной гоголем ходить!

Доктор с изумлением смотрел на сумасбродного пациента и не мог поверить своим глазам – откуда в этом тщедушном, болезном теле столько запала и энергии?! Он же почти покойник?!

– Я раньше тоже думал, что все от меня зависит! – Шурик в пылу полемики набирал обороты, – ан нет! Вот и выходит что всю жизнь ошибался! От того и пью! Ищу, как бы сказать, корень! По-научному – смысл!

У Шурика сорвался голос. Он вдруг съежился и, к великому изумлению Палыча, плюхнулся на стул, опустил голову и заплакал. Как ребенок, навзрыд, проглатывая вместе со слезами обрывки фраз, из которых, видимо, и складывалась вся его неудалая жизнь.

– И цирконы твоей я уже не боюсь… И за квотой стоять в очереди не буду… Ты хоть понимаешь, эскулап хваленый?! Каково это, когда вместо души – пепел!? А!? – Шурик, не поднимая головы, постучал сухим кулаком себе в грудь, – угольков и тех не осталось! Какая разница от чего подыхать?! Зависит от него! – передразнил он хирурга. – Тоже мне, стратег… Квоту ему подавай! На тот свет… Столько лет! Столько лет!? И ни одной весточки! А это пострашней твоей цирконы будет!

Шурик резко поднялся и выскочил из кабинета.

Истерика Шурика осадила гнев хирурга. И хотя он был человеком жестким, все же сказывались издержки профессии, ему почему-то стало жалко этого спившегося, хлипкого мужичонку. Вообще-то Палыч, несмотря на свой грозный вид, был человеком душевным, и ему многое приписывали досужие языки.

– Куда же вы, Александр Михайлович?! – Неожиданно для себя доктор догнал в коридоре Шурика и попросил его вернуться в кабинет. – Знаете, Александр Михайлович, вы мне нравитесь. Своей прямотой, откровенностью… Держитесь молодцом! Другие от такого диагноза сразу паникуют, гроб заказывают. А вы – боец! Да сядьте уже! Успокойтесь…

– Извиняйте, Палыч, – опустив глаза, бурчал Шурик. – Первый раз в жизни прорвало. Не верите?! Сам диву даюсь. Как-то, что ли, сошлось все разом. Вот и вывернул душу-то. Еще эта циркона ваша, пропади она пропадом…

– Карцинома, – поправил доктор.

Он подошел к шкафчику с пузырьками, достал начатую бутылку дорогого коньяка, разлил по стаканам, скальпелем нарезал лимон…

– Благодарность от пациентов. Иногда вот расслабляюсь. Бывают очень тяжелые дни, – пояснил Палыч. – Ладно. Давайте-ка, Александр Михайлович, выпьем. Это хорошо, что вас, как вы говорите, прорвало. Защитная реакция организма. Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь поближе.

Шурик уселся напротив доктора и робко кивнул в сторону стакана.

– А мне можно? С вашей этой… цирконой-то? Последнее время мутит сильно. Видно, я уж свое отпил. Признаться, раньше сильно уважал, до злоупотребления.

– Можно, можно, – подтвердил Палыч и одним глотком маханул коньяк.

– Ну, раз даете отмашку, – и Шурик вслед за доктором опрокинул свой. – Хор-р-р-ош! – выдохнул он и потянулся за лимоном. – Я такой, наверное, первый раз пью. Хотя замечу, первач на корешках – не хуже. А может еще и переплюнет этот ваш, дорогой. Это я, как специалист утверждаю. В лесу, по осени корешков калгана накопаю, залью первачом и настаиваю в темном месте. Лучше всего в земельку закопать, этак на месячишко. Уверяю вас, с чистой душой можно за границу отправлять! У них такого не найдешь. А уж вишня на перваче – это, я вам скажу, особый статус! Но ваш тоже ничего, – подытожил Шурик скорее, чтобы не обидеть доктора.