Марина Семенова - Убить нельзя помиловать

За эту искренность и проникновенность, за идущий от сердца талант Борису прощали всё: денежные долги, пьяные выходки и драки. Прощала и я. На протяжении пяти лет я прощала ему бесчисленные измены, необязательность, зыбкость обещаний и невнятность завтрашнего дня, живя в любовной фата-моргане, как в коконе, не ведая, что есть на свете другие мужчины и совсем другая жизнь.

На одном из приемов врача-гинеколога, к которому мне приходилось наведываться с завидным постоянством, избавляясь от очередной дряни, подаренной моим любвеобильным партнёром, мне был озвучен приговор, повергший в ужас не одну женщину.

Бесплодие. Одно слово, вобравшее в себя столько боли и отчаяния, сколько способны вместить все существующие на свете слова, обреченное, безысходное, до самых до краев налитое женским сиротством.

Борис, как обычно, сидел на подоконнике и курил, сбрасывая пепел в приоткрытую фрамугу окна. Сквозняком пепел втягивался обратно и покрывал задумчивую фигуру музыканта серым налетом безнадежности. Во всяком случае, мне тогда так виделось, что «безнадежности».

На звук моих шагов он обернулся и кивнул, улыбнувшись тоже безысходно и пепельно:

– Привет, мышон…

– Привет, – поникшим голосом ответила я и выложила из сумки на стол батон, пакет молока и две сардельки, завернутые в прозрачный полиэтиленовый кулек. При виде еды он немного оживился.

– А сигареты? Сигарет, ты что ли не купила? – с едва заметным раздражением поинтересовался Борис, блуждая взглядом по столу.

– Нет.

– Черт! Так курить хочется, – он схватил со стола батон и отломив от него горбушку размером с четверть, стал поедать ее с жадностью.

– Подожди, я сейчас бутерброды сделаю.

– К чёрту бутерброды! Юлька, я курить хочу!

– Но, ты же сам сказал, что с деньгами у нас не очень, поэтому тратим их только на продукты. Сам же сказал, – растерялась я, пытаясь оправдаться. – Забыл, что ли?

– Да помню я, помню… – Он скривился недовольно и, соскользнув с подоконника, подошел ко мне, обнял. – просто подумал, что ты к маме заходила…

– Борь, я не могу больше брать деньги у мамы. Ей самой не особо хватает.

– Ну и ладно… Тогда, может, по кофейку?

Он отошел к плите, повернул газовый вентиль конфорки под стоящим на ней чайником.

– Хорошо бы. Только где ж ему взяться – кофейку? – постаралась улыбнуться я, как можно беззаботнее. – Ты же утром последний выскреб.

– А-а, ну да… – Борис скривился, отставил чайник и, вернувшись ко мне, снова обнял. – Ты чего наеженная-то такая? Случилось чего? – он проглотил остатки горбушки, отряхнул крошки с груди и живота и, вынув сардельку из пакета, по-кошачьи вцепился в неё зубами.

– Случилось. Я у врача была, Борь.

– Да?… У какого врача? – поинтересовался мой мужчина рассеянно. Не от равнодушия, просто – был занят. Всецело поглощенный приемом пищи, Борис в эти минуты праздновал свою сардельку, и в его глазах не отражалось ничего кроме вышеупомянутой кошачьей радости. И радость эта царапнула по мне острым коготком.

– Борь, ты издеваешься? Я же тебе утром сказала, что собираюсь к гинекологу.

– А-а-а, ну да… прости… Ты же знаешь, что с утра я никакой… И что – врач? Малыш, надеюсь, ты не беременна? – в его глазах всплыла и замаячила глубинная тревога. – Я вроде старался с тобой аккуратненько…

«А не со мной как?» – хотелось спросить мне, но, я не спросила, вместо этого поспешила его успокоить.

– Нет, Боря, я не беременна.

Он выдохнул. Как мне показалось – облегченно. Или показалось?

– Нет, Боря, я не беременна, – повторила я и добавила. – К сожалению.

– Господи, Малыш, не парься! Да будет у тебя ещё этих спиногрызиков вагон и маленькая тележка!

Он снова принялся шарить по пустым шкафам. Я отошла к окну и, опершись о подоконник, выдохнула с тихим отчаяньем. Больше себе, чем ему:

– Не будет. Ни вагона, ни тележки…

– Какой тележки? – Егор бросил безуспешные поиски, подошёл ко мне, заглянул в глаза.

– Никакой…

– Ты можешь мне толком объяснить, что случилось? – его голос набух тревогой. – Что сказал врач?

– Он сказал… сказал, что я бесплодна… что у меня, практически, нет шанса забеременеть.

– Серьезно? Вот засада…

Он покружил по комнате, остановился у стенки, уперся в нее лбом и, стукнув кулаком по облезшим обоям, выдохнул с горечью и злобой:

– Курить-то как хочется, блин…

Потом подошёл ко мне, заглянул с мольбой в глаза:

– Мышонок, у тебя точно ничего нет? Никакой заначки? Я же знаю, что ты любишь оставить что-нибудь на чёрный день… Не жмись, дай на сигареты!