Наталья Гурина-Корбова - Продолжение круга жизни

– Ой, Вэй! Милая барышня, ой, Вэй! Я вас-таки, кажется, немножечко облил, – девушка не прореагировала и не пошевелилась. Уже собираясь уйти, он всё же задумался, что-то его в этой ситуации насторожило.

– У меня до вас есть вопрос, что же вы здесь делаете одна, в такое тёмное время? – поставив вёдра, спросил сконфуженный Меер Моисеевич, – почему вы домой не идёте? Родители – таки, наверное, уже заждались? Извините, конечно, но я интересуюсь это знать, потому что я имею вам сказать, мы вас проводим с сыном, – и он растерявшись, громко во весь голос крикнул Лёвку так, что забыл о всякой осторожности. На его крик выскочила Мирра, прикрывая грудь шалью, следом выбежал встревоженный Лёвка.

– Боже ж мой! Меер, что случилось, зачем ты так кричишь? – тут Мирра увидела девушку.

– Это ещё что такое? – спросила она, пытаясь в темноте разглядеть, скорчившуюся от холода, фигуру, – Вы кто, барышня? Я имею интерес, почему вы в такой час сидите в чужой подворотне? Вас кто-то обидел? Таки где вы живёте? – и поскольку девушка не произнесла ни единого слова, Мирра Ильинична вопросительно взглянула на мужа.

– Меер, я имею тебе сказать, она наверное глухая. И что теперь нам делать, что делать? Ты, что тоже оглох? Почему ты молчишь? Я – таки хочу знать, что тут происходит? – Мирра наклонилась ниже, пытаясь рассмотреть девушку, и легонько тронула её за плечо. – Оставьте, пожалуйста, – наконец произнесла девушка. Голос был тихий, отрешенно спокойный, с интонацией полнейшей обречённости и безразличия ко всей этой суете. У Мирры сердце сжалось от жалости к этому несчастному созданию.

– А идти? У меня нет дома… теперь. Прошу вас не беспокойтесь, оставьте меня, я тут посижу ещё. Господи, лучше бы мне умереть! – прошептала девушка.

– Ну вот ещё чего! Ты слышишь, Меер, она собралась тут под нашими окнами ещё и умереть! – возмущённо, и, как сама думала, строго сказала Мирра Ильинична.

– Нам только этого не хватало, – и уже совсем тише, участливо спросила, – сдаётся мне, что вы – сестра милосердия? Я правильно думаю? – та молча кивнула. Мирра немного прищурилась, как бы что-то соображая, – Ладно, уже совсем ночь. Куда вам теперь идти? Это верно-таки некуда… Меер, я имею сказать, что ничего страшного не произойдёт, если мы рискнём предложить ей побыть до утра у нас? Что ты думаешь за это? Мы что звери какие, чтобы человека на улице оставить в такое время? Ну, что ты всё молчишь, таки можно хоть что-то ответить жене, или может ты имеешь возразить мне?

– Да, что же, золотце моё, тут возражать, когда ты всё говоришь правильно, а главное всё сама решила, рыба моя! – закивал он в ответ.

– Барышня, вы можете побыть у нас до утра, – с интонацией некоторой гордости объявила она девушке.

– Лёвка, Меер, помогите ей встать, она видно совсем ослабла. Девушка, попыталась встать сама, но ей пришлось всё же прибегнуть к помощи Меера и Лёвки. Когда опираясь на их руки с обеих сторон, она сделала несколько шагов, взглянув намётанным глазом, Мирра воскликнула, зажав сразу же рот руками: "Боже ж мой, да она же ж ещё и в интересном положении, и похоже ж уже давно… Ну вот это – таки и есть тихое еврейское счастье, как говорила моя покойная бабушка Двойра, мир праху её."

Анечка Воронцова происходила из дворянской семьи, её далёким, хоть и косвенным предком по отцовской линии, был новороссийский и бессарабский генерал-губернатор светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов. Семья до войны жила в Санкт- Петербурге, там Аня окончила Смольные Женские курсы, она прекрасно говорила по-английски, по-французски, прилично владела машинописью и стенографией. Её отец, князь Ипполит Андреевич Воронцов, служил верой и правдой Царю и Отечеству, он был боевой морской офицер в чине капитана второго ранга, удостоенный множеством великодержавных наград. В Санкт- Петербурге у Воронцовых был большой особняк на Невском проспекте, где Анечка провела всё своё счастливое и благополучное детство с мамой Екатериной Васильевной и бабушкой Анной Петровной. В начале 1917 года отца внезапно перевели со службы на Балтийском море в распоряжение командования Черноморского флота и они всей семьёй покинув родной город перебрались в Одессу.

В Одессе родственников близких не было. Семья временно поселилась в большой съёмной квартире, окна которой выходили на Николаевский бульвар. В Одессе Анечке всё нравилось и она, даже не имея в этом городе близких подружек, не скучала. Отца постоянно дома не бывало, так как он сразу же по прибытии принял командование большим флагманским крейсером «Георгий Победоносец». Мать и бабушка были заняты подыскиванием через новых знакомых какого-нибудь приличного загородного дома, потому что летом в пыльной Одессе для непривыкших к жаре северян было слишком душно, особенно страдала бабушка. Но внезапно события в стране стали столь стремительно развиваться, что ни о каких удобствах и перемене жилья никто и думать не мог. Было просто не до того. Правда, надежда, что скоро вся смута кончится, ещё почему-то оставалась твёрдой. Но «смута» не кончалась, волнения продолжались и в порту, и на заводах, и, особенно, на кораблях. В городе объявились красные комиссары, которые прямо на улицах объясняли, что власть теперь в Одессе принадлежит рабочим и крестьянам. Город трепетал от ужаса, что в любой момент к любому жителю могут войти с проверкой на благонадёжность, участились доносы и аресты. Слава Богу, это продолжалось недолго. Красные вынуждены были оставить город, в который вступили австро-венгерские оккупационные войска. Начался первый этап интервенции южного, разноплемённого, свободного российского порта. Так продолжалось пока город опять не заняла вновь образовавшаяся добровольческая или Белая Гвардия под началом генерала Деникина, на которую возлагались большие надежды.