Расселл Дайер - Одиночество Лины

Хотя, кто мог услышать? Новоиспеченные родители час как ушли домой холить и лелеять свое чадо – так представлялось Лине, ведь все родители так поступают. Она завидовала этому ребенку.

– Срок был небольшой – чуть больше трех месяцев, – Лина объяснила с некоторым раздражением в голосе. – Я ждала, когда срок будет больше.

Она и правда планировала сказать маме в тот день, когда приехала бы к ней на обед, но авария помешала.

– Ну ты могла бы и пораньше сказать. Вчера мне пришлось все выяснять у врача, – сказала мама, чувствуя себя уязвленной. Лина не стала извиняться.

– А почему они поместили тебя в послеродовую палату?

– Не знаю. Больница была переполнена, когда меня сюда привезли, – ответила Лина несколько резко.

Этот тон не понравился маме.

– Ты не знаешь, кто это был – мальчик или девочка? – спросила она.

– Не знаю. Какая разница? – сказала Лина, еще больше раздражаясь.

На самом деле, она знала. Это была девочка: на прошлой неделе доктор ей сказал на УЗИ. Лина злилась, зная наперед, что мама не одобрит ее решения забеременеть, будучи не замужем: именно поэтому она и не говорила. Ей не хотелось подвергать себя и своего ребенка критике со стороны мамы раньше, чем следовало. В ее сознании вдруг мелькнула мысль, что ее ребенок никому не причинил вреда, и уже никогда не причинит.

Маму задело, что дочь раздражают расспросы, но она старалась не подать виду и сказала:

– Мне жалко, что так вышло с ребенком, но по крайней мере это разрешило ситуацию.

Она ждала, что Лина согласится. На этом этапе своей жизни Лина и правда не хотела ребенка. Ей было двадцать восемь лет, и пока материнские инстинкты в ней спали. До беременности она не хотела ребенка, но что-то сейчас заставляло ее не потакать матери и не соглашаться с ней. Возможно, это исходило от нежелания видеть в этом ужасном происшествии что-то хорошее.

– Когда тебя отпустят домой? Они сказали? – спросила мама, посматривая на часы. Визит переставал ей нравиться.

Лина ответила:

– Завтра утром. Около десяти.

Она соврала. Возможно, ее отпустят раньше. Она сказала неправду, потому что мама могла еще раз прийти в больницу до того, как ее выпустят, а ей хотелось поехать домой одной. Ей не нравилось зависеть от благотворительности других, даже если это мама.

– Я буду на работе в это время.

О том, чтобы отпроситься с работы и забрать дочь из больницы не могло быть и речи.

– К тебе никто больше не приходил? – спросила мама.

– Нет, совсем нет, – сказала Лина, не желая обсуждать с ней Мишеля.

– Совсем никто? Я думала, Мишель придет, – с неодобрением отметила мама. – Учитывая, что он твой парень и что по его вине ты потеряла ребенка.

– Я не хочу об этом говорить, если ты не против, – сказала Лина в ответ.

– Я даже видеть его больше не хочу.

– Это понятно. Не хотелось говорить, но он мне никогда не нравился.

– Уж прям! – вырвалось у Лины.

Она помотала головой, не веря тому, что услышала.

– Мне жаль, но это правда: он мне не нравился.

Это не было правдой. Маме Мишель очень нравился. Они встречались несколько раз. Однажды он пришел на воскресный обед, и был очень любезен с ее мамой: хвалил еду, сказал, что Лина обязана красотой матери и говорил все то, что могло понравиться маме его девушки. Даже посуду помог помыть после обеда. Он хвалил отчима Лины за мудрость и восхищался его рассказами о военной службе. Сам факт, что ее отчиму понравился парень, с которым встречается его падчерица, большая редкость. Лине и не понравилось тогда, что Мишель смог войти в доверие отчиму. С ее точки зрения, завоевать отчима так легко можно было только притворством.

Нет, маме Мишель нравился, и она возлагала большие надежды на их отношения. Такая последовательность событий разочаровывала ее. Мама теперь потеряла того, кого считала будущим зятем, с кем было бы приятно проводить воскресные обеды каждую неделю, а вчера еще и узнала, что у нее могла быть внучка. По сути, она притворялась, когда говорила, что Мишель ей якобы никогда не нравился, и что в этой ситуации вообще есть что-то хорошее. Она это говорила, чтобы как-то поддержать Лину, взбодрить ее, но это не сработало.

– Мать, ну можно мы не будем о нем говорить? – воскликнула Лина.

Мама не любила, когда Лина называла ее так. Когда Лина была маленькой, она называла ее «мамочка». Затем, лет в восемь-десять, это переросло в «мам». А после того, как Лина окончила университет, она вдруг стала называть ее «мать».