Ольга Амалфеева - Часовщик. Зима

Репетиторы, футбол, языки. Он гордился сыновьями, но все больше чувствовал себя ненужным и неинтересным и все упрямее копался допоздна в мастерской. Вкладывался и развивал свое дело. Молча опускал деньги в старую сахарницу, косился на ворохи книг и бумаг, на вечерние занятия по скайпу. Когда Лера после разговора и смеха с мужчиной по ту сторону экрана возвращалась в спальню звонкая и возбужденная, он понимал, что глаза блестят не по его поводу, отворачивался и засыпал.

Он закрывался и каменел, и, когда она сказала, что уезжает, ничего не почувствовал. И никак не поменял свою жизнь. Съел ежедневный завтрак с овсянкой, выпил обычный крепкий кофе из синей кружки с золотыми шестеренками на ободе и пошел на работу.

Время не выходило из моды и приносило стабильный доход. За два года он ещё больше поднял свой бизнес, переехал в просторное помещение с окном, платил гравировщику, нанял курьера, но по-прежнему не доверял никому приемку часов и тщательно сам проверял все заказы. Ничего не мог с этим поделать.

Жизнь продолжалась упрямым тиканьем. Как и все обычные люди, он сверял пульс с ходом стрелок, быть может с большей самоотдачей желая соответствовать их четкому, невозмутимому ритму. По часам он определял своё настроение, погоду и характер приходящих к нему в мастерскую людей.

Весь вечер Иван сидел за столом, улыбался, вертя в руках часы на голубом ремешке. Рука маленькая. Цепочка у застежки длинная – наверняка путается, когда она поправляет волосы. Мелкие разводы на металле: похоже, не снимает, даже когда готовит Круглый маленький циферблат: сентиментальна, ранима. Фианиты расположены каким-то созвездием. Он покрутил корпус в разных направлениях, но не узнал каким. Хотя в деревне ночами водил ребят в поля – смотреть, а потом и карту звездного неба купил. Действительно, старость. Он почесал коротко стриженую макушку и улыбнулся. Да стопроцентно не спит ночами и дневник пишет! Спорить могу, до сих пор ведет.

Чувствовал себя мальчишкой, играющим в следопыта. Даже коленку со старыми комариными укусами почесал. Крутил лупу, пытаясь найти как можно больше характеристик.

Ремешок узкий и жесткий – строгая. Но толстенький, упругий такой, с прошивкой. Значит, нежная. Наверняка позитивна, смешит коллег и любит приключения – слишком все голубое. Легкий человек. А вот с друзьями не густо: стрелочка секундная бормочет – спокойно не посидишь. Что точно, так это то, что жутко непрактичная. Совсем не страхуется. Дорогие часы, а противоударника нет. Чуть ось стукнешь – и конец. Хочешь носить долго – бери с амортизатором. Особенно, если баланс тяжелый. Простая логика: не умеешь балансировать – имей защиту от падений и тряски. Жизнь качнет – она тебя подстрахует. Глядишь, и сам жив останешься, и окружающих сохранишь. А так что? Чуть шатнуло тебя, прищемило – и ось сломалась. И, вроде, снаружи ты нов-новехонек, а внутри – не жилец.

Не умеют такие баланс держать. Все куда-то торопятся, жадничают. Нет оси, нет внутреннего стержня. Мотает их из стороны в сторону. Механизм разбалтывается – и летят с катушек. И эта такая же. Что купила? На лаковый ремешок позарилась?

Смутная смесь раздражения и умиления к маленькой, непрактичной, но красивой штуковине, к глупости и наивности хозяйки розово хлюпала, затопляя уши. И он, кажется, радовался ей, выдувая очередной румяный пузырь. Хоть бы думали, эти люди, что делают, искали опору. Ничего в жизни не понимают. Обобщение зацепило: он догадывался, что девчонка ни при чем, что это для Лериных ушей. Но ей часы выбирал он сам. А для разговоров с собой договорился на среду и пятницу. С Эвелиной.

Иван снова улыбнулся и поскреб ежик. Ладно, барышня, поправим мы твои часики. Тем более такие чистые. Даже обслуживать не надо. Не грусти, балерина. Может быть, поможем.

Иван счастливо потянулся и отправился спать.

Стоя в темноте у окна, он молился в колодец глухого двора: "Нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста. Для чего ты стоишь вдали и

скрываешь себя? Доколе мне слагать в сердце моем день и ночь? Услышь голос мой – предстану пред тобою и буду ожидать. Призри, услышь меня. Я же уповаю на милость твою. Аминь".

С раннего утра колдовал над голубыми часами в мастерской. Придя, запер дверь, повесил на ней табличку "переучет" и до обеда возился с осью: точил на станке, наслаждаясь точностью работы. Он был мастером высокого класса и понимал это. Не каждый будет нянчиться с мелкой непонятной деталью без гарантии. Руки-ноги можно подлатать, но если ломается хребет – откликнутся единицы. Он чувствовал в себе силы спасателя и креатора.