Ольга Соломатина - Альма

И я начинаю по старой привычке раскачиваться на кухонном стуле, в такт медленным мыслям и прелюдии до-диез минор русского композитора Сергея Рахманинова в моей голове. Прелюдией я провалила экзамен («Ты играла так фамильярно, Альма, будто распивала с Рахманиновым чаи из самовара»). Мечты рухнули, чем оправдаться? У меня просто нет твоего таланта, папа. Ведь это тебе казалось, что исполнять музыку так просто: нужно ударять по определенным клавишам в правильное время и все.

Ладно, не раскисаем. Пес зевает во всю маленькую вихрастую морду (пора звать парикмахера), а ведь Рин Тин кажется щенком, но, если приглядеться, давно стал собакой-старичком с седым усом. Он теперь редко кружит вокруг хозяина, когда тот в задумчивости не спеша идет по узким тротуарам вверх-вниз к парку в паре шагов впереди меня. Чаще они оба неторопливо переставляют ноги, иногда неловко оступаясь. Если Рин Тин по собачьим меркам переступил порог восьмидесятилетия, то Брюно чуть за 40. Ложится раньше кур и все равно не высыпается. Почему? Купить ему поливитамины? Весенний авитаминоз? Закажу сегодня.

Проклятье, я так долго пишу, а целая страница осталась. О чем еще написать? Конечно, вначале к утренним страницам я была настроена скептически, но пошла за любопытством. Джулия говорит, что больше всего пользы техника дает именно самым большим скептикам. И это правда.

В детстве я писала в дневниках, пока записи не довели до беды. А когда я переживала тяжелые недели, папа лежал в коме, записи спасли от беды уже меня. Это были самые тяжелые в моей жизни дни, множество противоречивых прогнозов, и я буквально бегала по потолку. Выручал дневник. Как только чувства зашкаливали, я брала блокнот и записывала все, что происходило в моей голове, ощущения в теле, свои эмоции. Так я обнаружила, что даже в шторме случаются короткие передышки – вслед за девятым валом страха и возбужденной работы ума следовало тихое принятие: все образуется, никак не бывает в любом случае, так говорила моя бабушка, которая пережила голодомор и оккупацию. Наверное, просто никто не может все время пребывать на гребне волны, даже в самый невыносимый момент. Благодаря записям теперь я не просто знаю, я прожила опыт того, что все проходит, что в периоды огромного напряжения есть минутка выпить чай с лимоном и мятой и момент – улыбнуться шутке. Даже забыться иногда удается.

И вот по рекомендации Джулии я снова пишу. Хотя я верю, что самое важное остается непроизнесенным, тишиной. Это как музыка. Она ведь тоже не в нотах, а в тишине между ними. Вы ведь знаете, о чем не можете сказать вслух. Я тоже. Вначале я сливала на бумагу все то, от чего старалась оградить близких – свое раздражение (почему только я всегда убираю со стола посуду?), тревогу (уроки давно закончились, почему телефон у Нины отключен?), тоску (снова ноябрь, и до тепла еще зимовать и зимовать). А еще – мысли, которые ходят в голове по кругу. Ты вроде бы их знаешь каждую наизусть, но они никуда не деваются, снова и снова думаются. Их я тоже стала выписывать. А еще – внутренние диалоги. С водителем автобуса, который, гад, закрыл двери прямо перед моим носом, с заказчиком о несправедливости, с учительницей математики, которая упорно ставит Нине двойки, с бывшими о многом, с мамой о том, где она была все мое детство. Мне иногда так тошно от своих записей, что хочется сжечь блокнот и уж точно никогда не перечитывать. Но.

Время идет, и я вдруг поняла, что в моей голове давно нет навязчивых сто раз передуманных мыслей, внутренний диалог-монолог с кем-то случается редко, в целом мне удалось освободиться от первого и второго, и даже больше – я научилась думать о том, о чем сама решила. О дизайне первой страницы сайта, которая никак не хочет складываться в логическую цепочку, о том, что помогает мне быстро наполниться энергией, а что забирает силы, о том, что хватит распалять себя после бриджа у мамы, поскольку бессмысленно переживать относительно того, что не можешь изменить. И знаете, если ждешь, решения приходят. Временами, кажется, даже сами собой. Я пишу в надежде навести порядок в своей жизни.

***

Пока Альма пишет, ей не узнать, что муж давно внимательно наблюдает за ней и думает: «Как же она погружена в себя! Каждое деление ее клеточек кажется ей самым важным, будто его стоит зафиксировать на века. Как я наивен, столько лет ожидая, что Альма перенесет внимание со своей драгоценной персоны, сияющей фарфоровой статуэтки на камине, и увидит в бледном свете раннего утра кого-то, кроме потока собственных мыслей и переживаний. Меня, Нину, Рин Тина, свою мать. Какая глупость – мои ожидания. Люди не меняются, избалованные девочки – тем более». И он тянется к пульту и включает телевизор, чтобы стало веселее.