Татьяна Леншина - Против течения. Книга первая

Со всех ближайших населенных мест свозили в детский дом обездоленных детей, чье детство пришлось на тяжелые послевоенные годы. Детский дом носил имя вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина и являлся домом школьного типа. Все воспитанники посещали школу и могли проживать в нем до 18-летнего возраста.

Люся вспомнила, как в один из зимних дней школьных каникул она вместе с другими девочками сидела в швейной мастерской, где они учились шить, вязать, вышивать и прочим хитростям рукоделия.

В кружке рукоделия. Люся первая слева.

За окнами трещал тридцатиградусный мороз, и поэтому на улицу их не пускали, чего доброго отморозят себе щеки или нос. В комнате было тепло от жарко натопленной печки. Обычно веселые и болтливые девчонки сидели тихо. Их внимание было приковано к вышивке. Рисунок требовал точности, нужно было внимательно считать крестики, чтобы не испортить узор.

В коридоре послышался мерный стук, дверь отворилась, и в комнату вошел, прихрамывая, всеми любимый детдомовский воспитатель Константин Михайлович. Вид у него был весьма необычный. К культе правой ноги, ампутированной в госпитале во время войны, был пристегнут скрипучими кожаными ремнями деревянный протез. Меховая жилетка, надетая поверх гимнастерки, туго облегала его крупную, тяжелую фигуру.

– Еще бы попугая ему на плечо, и вылитый пират, – обсуждая его внешний вид, беззлобно смеялись детдомовские девчонки.

Лицо у него скуластое и суровое, но это только на первый взгляд. Расплывется по нему добродушная улыбка и покажет заметную прореху между двумя передними зубами. Но изъян этот вовсе не портит лицо Константина Михайловича, а напротив, показывает добрую натуру с широкой душой.

Побросав пяльцы, девчонки повскакивали с лавок и буквально повисли на нем с радостными возгласами. Каждой хотелось внимания, заботы и человеческого тепла, а Константин Михайлович относился к ним по-отечески строго и ласково одновременно.

– Да вы же с ног меня собьете, – обнимая девчонок, насколько хватало рук, смеялся воспитатель. – Несите стул скорее, а то как же я устою на одной-то ноге перед такими красавицами, – шутил папа Костя (так звали его ребятишки между собой за манеру называть детдомовцев дочками и сынками).

Воспитатель уселся на заскрипевший под тяжестью его литого тела стул, который тут же плотным кольцом окружили девчонки.

– А ну, покажите-ка свое рукоделие, – обратился к воспитанницам Константин Михайлович.

Девчонки, говоря наперебой, стали показывать вышивки.

– Константин Михайлович, у меня посмотрите салфетку. Я гладью научилась вышивать.

– А я крестиком подушку-думку вышиваю. Красиво?

– Смотрите, Константин Михайлович, у меня здесь вот ромашки будут, а по краям васильки. А сейчас я мережку делаю.

– Ишь ты, затейно-то как! Ну, девчата, на все руки от скуки, – радовался папа Костя, что так ловко и складно выходят узоры. Оторвавшись от рукоделия, он обвел глазами девчонок и, остановив свой взгляд на Люсе, сказал, обращаясь к ней:

– Люся, а я за тобой, доча. Идем со мной. Анна Дмитриевна тебя вызывает.

В комнате стало тихо. Анна Дмитриевна, директор детского дома вызывала к себе в кабинет самых отъявленных хулиганов или нарушителей дисциплины. Люся не относилась к их числу. Она была девочкой спокойной и скромной. Про таких, как она, говорят – мухи не обидит.

Поэтому слова папы Кости повергли всех в смятение. Воспитанницы стали возвращаться на свои места. Они недоуменно переглядывались и обменивались многозначительными взглядами, пожимая плечами, что на языке мимики и жестов означало «не знаю». Люся смотрела на воспитателя испуганно и растерянно.

– Да ты не пугайся, доча, все хорошо, – сказал папа Костя, по-доброму улыбнувшись, и накрыл Люсину голову своей широкой ладонью.

Девочка, робея, вошла вслед за папой Костей в кабинет директора, где за массивным письменным столом восседала дама средних лет. Звали ее Анна Дмитриевна, а детдомовцы, острые на язык, прозвали ее Снежной королевой. И, правда, ее отличало стремление к безупречности во всем: и застегнутая на все пуговицы белоснежная блузка, и волнистые волосы, искусно уложенные в прическу, и тонкая талия, всегда подчеркнутая узким кожаным ремешком. Достаточно было одного ее взгляда, одного слова, чтобы фразы, тщательно обдуманные каким-нибудь юным нарушителем дисциплины в свое оправдание, улетучились у него из головы.