Александр Ивкин - Последнее письмо

– Ладно, не заводись. Возвращаемся на дорогу.

– Это что получается, столько времени впустую? Вот уж нет! – Эрнст дернул поводья в сторону и стал активно работать пятками, заставляя лошадку вылезти из проторенной тропы на снежную целину. Поравнявшись с Шаппером, он продолжил:

– Ты можешь поворачивать, а я пойду вперед. Вот увидишь, через полчаса я буду сидеть у печки, наслаждаться теплом и ждать, когда заварится кофе.

– Эрни, не дури. Мы поворачиваем. Это приказ!

Разговор был окончен, ефрейтор развернул лошадь и двинулся обратно. Эрнст, выждав паузу, направился за товарищем. Теперь солдаты держались на расстоянии друг от друга. Один ехал, молча размышляя о чем-то своём, второй же продолжал вполголоса возмущаться. Обиженно шмыгая носом, Эрни досадовал:

– Что за несправедливость? Пехота, закутавшись в шинели, прячется у себя в окопах. Каждые четверть часа они бегают в теплый блиндаж греться. Артиллеристы вообще на улицу носа не показывают – отстрелялись и в избу. Все сидят по норам. Даже русских не слышно! И только мы, как проклятые, должны мотаться весь день на холоде, обеспечивая связь… Будь она неладна вместе с этими ледяными дебрями и бесконечными морозами!

Йохену надоело слушать нытье товарища. Он напомнил другу о том, что в здешних лесах полно выходящих из окружения красноармейцев – эти люди представляют собой замерзшие, голодные банды, плохо вооруженные, но от этого не менее опасные, и встреча с ними не входит в его (Шаппера) планы.

– Поэтому не мешало бы тебе заткнуться! – подытожил Йохен.

Он хотел добавить что-то еще, но внезапно смолк, привстал на стременах и застыл, прислушиваясь к лесу. Заметив такое, Хельвиг натянул поводья и остановил лошадь.

– Ты чего? – настороженно прошептал он.

В ответ ефрейтор быстро вскинул руку, приказав товарищу молчать. Эрни начал озираться по сторонам. В какой-то момент он уловил легкий запах дыма. Лошади, почуяв близость жилья, стали шумно втягивать морозный воздух, вскидывать седые от инея морды, резко фыркать, водить ушами и переминаться с ноги на ногу.

Кроме звуков, издаваемых лошадьми, ничего не было слышно.

– Что там? Деревня? – Эрнст с трудом перекинул ногу через пятнистый круп и спрыгнул на снег. Его ботинки полностью зарылись в сугробе.

– Подержи лошадей, я схожу посмотрю.

Шаппер еще некоторое время прислушивался, затем сполз с седла и, приняв поводья, предостерег товарища:

– Будь осторожен, из леса не высовывайся. В деревню не входи. Как осмотришься – сразу назад!

Эрнст только отмахнулся:

– Да ладно тебе…

Он подтянул ремень карабина и медленно двинулся туда, где в просветах между широкими елями угадывалось открытое пространство.

Со спины молодой человек выглядел нелепо. Белый маскировочный балдахин, одетый поверх трофейной телогрейки, треугольный капюшон, скрывающий голову, толстая шея, обмотанная шарфом в несколько оборотов. Стеганые ватные штаны и разъехавшиеся, кое-как зашнурованные ботинки с торчащей из них соломой. На руках огромные и плоские, как две лопаты, варежки, внутри которых еще и пара шерстяных перчаток. Только портупея с подсумками и карабин выдавали в этом странном чучеле солдата. Его неуклюжая фигура вскоре затерялась среди деревьев. Эрнст осторожно, без суеты продвигался вперед. Каждый метр по глубокому снегу давался с трудом. Прежде чем сделать очередной шаг, молодой человек высоко задирал ногу, вытаскивая ее из сугроба. При этом он изо всех сил старался сохранить равновесие, балансируя в неудобном положении. Очень скоро Эрни почувствовал, что ему становится жарко. Он скинул с головы капюшон и постарался ослабить шарф, который подобно питону туго стягивал шею.

Лес поредел. Размашистые хвойные ветви, покрытые тяжелыми шапками, уступили место тощим деревцам, между которыми белыми оплывшими свечками торчали причудливые пирамидки молодого ельника. Эрнст остановился, чтобы немного передохнуть. Хотелось снять с себя все оболочки, вздохнуть полной грудью, размяться. Но солдат знал: этого делать нельзя. Холод легко проникнет внутрь, и тогда разгоряченное тело быстро остынет. Согреться потом будет невозможно. Русский мороз беспощаден. Стоит ему хорошенько в кого-нибудь вцепиться, и он уже ни за что не упустит своей добычи. За несколько месяцев, проведенных в России, Эрни не раз видел, как это бывает.

Сначала мороз весело заигрывает с человеком. Он шутливо пощипывает его за уши и нос. Он покрывает колким инеем волоски на лице и ворсинки на одежде. Словно потешаясь над человеческой беспомощностью, он заставляет путника, застигнутого врасплох, исполнять нехитрый танец. Подобно марионетке, которую дергают за нитки, тот начинает приплясывать на месте, с ложным задором похлопывая себя по разным частям тела. Когда морозу надоедает эта игра, он берется за дело по-настоящему. Обжигая дыхание своей жертвы, он вонзает в ее легкие тысячи острых игл. Одновременно с этим его стылые ладони скользят внутрь, под несколько слоев одежды. Впиваясь ледяными клыками в пальцы рук и ног, мороз беспощадно их пережевывает, доставляя невыносимую боль, от которой нет спасения. Вскоре человек уже не чувствует конечностей, он пытается растереть свои пальцы, но их словно не существует. Тело в борьбе за тепло начинает бить озноб. Рассудок в какой-то момент поддается панике, судорожно ищет выход, заставляет двигаться, куда-то бежать, искать укрытие… Силы расходуются быстро. Вскоре приходит усталость и безразличие ко всему. Возбужденное сознание успокаивается. Медленно и неизбежно, до тех пор, пока тело, скованное холодом, не застынет совсем. Теперь даже движение не спасает от смерти, оно приносит лишь мучения. И чтобы избавиться от нестерпимой боли, человек выбирает покой. Тот самый, который незаметно становиться вечным…