Александр Дейнеко - Сказки тетушки АД

Был еще вариант: не посещать школу. Я иногда баловался этой шалостью и просто не ходил в это ублюдочное место. Но вот незадача – ситуация стала совсем безвыходной. Бабушка стала меня провожать с утра до школы, чтобы я не пропускал занятия, и особо строго стали следить за мной учителя и надоедливые завучи. Это было уже настоящее проклятие – родителям ведь не скажешь, мол, я не хожу в школу, потому что там меня шантажируют, пугая раскрытием моей сексуальной ориентации, и поэтому я ворую у дедушки деньги, чтобы откупиться от обидчиков. Мама бы меня убила, а бабушка с ума бы сошла, что вырастила внука-гомосексуала, да еще и вора. Страх…

В школе я стал изгоем – никто со мной не разговаривал, не сидел со мной за одной партой, не общался со мной на перемене. Я стал таким же, как и все «другие», – те, к кому никто не подходит, потому что они были когда-то или оплеваны, или необщительны, или скромны, или некрасивы внешне. Но я-то был не такой! Я был красив, общителен, открыт, всегда весел, да и мои отметки не опускались ниже четверок.

Я стал искать выход из этой кабалы. Самым лучшим стал, как ни странно, «послать всех на три буквы». Озлобиться. Никому не доверять. Ни с кем не общаться. Слушать тяжелый рок. Употреблять алкоголь и легкие наркотики. И быть в полной «свободе». Ненависть и агрессия оказались мощным оружием. Да, очень мощным! Попробуйте-ка подойти ко мне, если я рычу, кидаюсь, кусаюсь, хватаю нож и ору, что сейчас всех перережу.

«Как же это классно, когда все думают, что ты психически ненормальный. Те, кому на все и на всех наплевать, живут счастливой жизнью. Правила – это скучно и уныло», – рассуждал я. И только этот анархизм меня спасал.

Жаль, конечно, что мать закрыла меня в психиатрическую клинику, а тетя-прокурор угрожала тюремными сроками. Но меня уже было не остановить, я стал настоящим демоном с разрезанными венами, изрисованными кровью стенами, бесконечными черепами и проклятиями, украшавшими мою одежду и комнату.

Счастье – это отсутствие несчастья. А я не был несчастлив, потому что был свободен в выражении своей ненависти как формы защиты. Впрочем, это был путь в никуда.

Я стал часто думать о том, кто же может мне помочь? Спасти меня от окружающих? Или их от меня. Кто сможет расставить в моей жизни все по местам? Я понимал, что только я сам могу это сделать. Надежды больше ни на кого не было. В полицию по поводу своих проблем со сверстниками я боялся обращаться. Родителям рассказывать – глупо. Я вырос в таком городе, Павлодаре, среди таких дворовых «понятий», что меня могли бы выручить только подвешенный язык, папа или полиция.

Папе было пофиг на все, что творилось в моей жизни, – он лишь давал мне денег на развлечения, а я тратил их на выпивку и разные гаджеты того времени. Язык мой был в неизвестном мне месте – часто просто не хватало духу дать отпор. Физического насилия я боялся и особо не дрался. В полицию обращаться было не столько страшно, сколько бессмысленно. Посмеялись бы и сказали: «Разбирайтесь сами в своих дворовых тусовках». К тому же, по нашим «понятиям», если обращаешься в полицию – становишься «красным». Соответственно, с тобой никто и никогда больше не будет иметь никаких дел.

Итак, моим спасением стали отпугивающая окраска, гнев и Marilyn Manson, который дарил мне просто океан враждебности. Еще у меня были друзья. Находясь с ними, я чувствовал себя в безопасности – они были «весомые» товарищи. Правда, в основном девушки, герлфренды крутых пацанов. Благодаря этому я был в их компаниях «своим». Пока не пошли слухи о том, что я гомосексуал.

«Кто-то сказал кому-то», это все обросло слухами и сказаниями, мелкими легендами о моих сексуальных похождениях… И бац! В один прекрасный вечер мои товарищи, что стоят за меня горой и всегда мне верят, задают мне вопрос: «А ты сосешь?» Конечно, я сразу стал все отрицать. Я был уверен в том, что ни у кого никогда и нигде не было доказательств того, что я занимаюсь сексом с мужчинами. Между тем, проблема была серьезная – если я сделал минет, а мои товарищи курили со мной одну сигарету, я рисковал оказаться в самых низах общества и стать кем-то, похожим на зоновского «петуха».

Меня ждала очная ставка, и я был в ужасе. Я знал, что я буду все отрицать. Почему-то я верил, что все будет хорошо. Но был чертовски напуган…

Ночь. Лавочки возле подъезда. Бульбулятор. Самый «весомый» пацанчик на районе, Беша, проводит очную ставку. Мои друзья веселятся и говорят мне, чтобы я ни за что не переживал, ведь мне нечего бояться, если я прав! Я гордо отвечал, что правда на моей стороне и готовил громкие слова в свою защиту. Мы ждали «обвинителей».