Ирина Дронова - Греческие корни

В конце концов я, не умеющая ждать, отослала ему вымученное сообщение сама: «Мы можем быть только друзьями?» «Да, хорошо, если ты так хочешь». «Давай послушаем море ночью». Странно, что он согласился на эту бредовую идею, которую я, если честно, позаимствовала у своей подруги.

Под ногами шуршала галька, полная луна высвечивала на темной воде огромный мерцающий лоскут. Волны шлёпали о берег почти неслышно.

– Только – друзья? – спросила я, обернувшись.

Но он тут же обнял меня и прошептал:

– Только поцелуй, поцелуй…

В греческом разница между словами «друзья» и «поцелуй» практически только в ударении. От волнения я всё перепутала. Он легко касался губами моих щек, шеи, обнаженных плеч. Что-то внутри еще протестовало, отстранялось, но так слабо, что вкус его поцелуя положил этому конец. Я провела ладонью по его небритой щеке. Ночью у него было совсем другое лицо: во взгляде было что-то дикое, требовательное, глаза казались темнее и больше, нос тоньше, губы чувственнее. Его руки легко скользили по моему загорелому телу под свободной шелковой блузкой, и я чувствовала, как похудела за эти дни. Он и не думал слушать море. Тихо сказал:

– Едем ко мне домой.

– Нет-нет…

Мне и самой казалось, что я просто тяну время. Я присела на берегу. Волна удивлённо лизнула мне руку и испуганно отпрянула назад.

– Ты не любишь море? Надоело? – спросила я.

– Люблю, очень люблю.

– Возьмешь меня на рыбалку?

– Да, конечно, я же обещал.

Он отошел в сторону и стал смотреть на луну, будто чего-то ждал. Я обняла его руками сзади, прижалась к плечам, поцеловала шею.

– Едем ко мне домой, – более настойчиво сказал он.

Больше мне сбежать не удалось, а возможно не хотелось. Я почти не запомнила комнату: какой-то хаос без всякого намёка на уют. Казалось, что сюда только что въехали или наоборот, собираются съезжать. Кажется, была тихая музыка, но я не помню какая. Возвращаясь в мыслях к этому моменту, я понимала, что чувствовала себя так, будто выпила полбутылки вина. Что так подействовало? Свет свечей по всем полкам? Или их особый аромат? Или просто химия моего организма?

Нет, он не был в восторге от того, что произошло. Казалось, он искал во мне какое-то утешение, но так и не нашёл. Между слов обронил, что у него ничего нет, даже дома. Что-то другое более серьёзное, чем наши отношения угнетало его. Но я не могла понять, что именно.

– Теперь ты будешь думать обо мне плохо?

Зачем я задала этот глупый вопрос? Кто в таких случаях говорит правду? Вот и он ответил:

– Ну что ты, конечно, нет.

Начал курить. Потом за столом, почти в полной темноте что-то написал на клочке бумаги, поднес его к свече, прочитал и протянул мне:

– Это – слова из песни.

Я посмотрела и положила в карман.

«Κι αν είσαι θάλασσα εγώ σ αγκάλιασα»…. Если ты море, я тебя обнимал… Слова из шлягера того лета. Утром я нашла полный текст песни в Интернете и уже не могла слушать её со спокойным сердцем.

Наверное, я знала, что больше мы не увидимся. Наверное, я знала, что больше не будет никаких сообщений. Хотя, что я хотела? По-моему, он был честен. Как-то, когда он ещё настойчиво требовал свидания, то написал:

«Приходи, прошу тебя, хотя бы один раз!» «И что потом?» – спросила я. «Пафос», – ответил он

Страсть, пафос по-гречески. Страсть… Я задумалась. Получалась какая-то нелепость. Страсть должна иметь продолжение, ей нужны новые и новые ощущения. Тогда почему «один раз»? И вдруг меня осенило. Я схватила словарик, стала его бешено листать в поисках нужного слова. Ну, конечно! Пафос – это не только страсть, это – страдание! Страдание! Вот, что он имел в виду. Но зачем? Я пыталась найти ответ, но то, что его не было в моей голове, это точно. Гуляя по Интернету я наткнулась на подстрочее к названию книги одного известного писателя: «Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого». Ничего, что эта была мантра марафонца. Разве наша жизнь не марафон? Так вот, возможно только я тешила и лелеяла свою страсть, носилась с нею, как некоторые носятся с любимой болячкой, подпитывала её мыслями и сводящими с ума греческими песнями, а он в это время решил просто продолжить свой путь. С семьёй, с детьми, с рыбалкой. Мне не было места в списке его желаний, да и быть не могло.

День отъезда был также прекрасен, как и все остальные. Проснувшись, я выглянула в небольшое оконце, обрамлённое синей рамой, и со словами: «Ой! А тут кораблик!» выскочила на террасу. Пристань за краем кальдеры, вылизанной ветрами и омытой дождём, рассмотреть было невозможно и казалось, что белоснежный лайнер на моих глазах вот-вот врежется в утёс. Над этой громадиной ещё не прилепились белые домики и церкви с голубыми куполами, поэтому парочка орлов, сорвавшись с отвесной площадки, свободно и легко кружилась над водой, играя в первых лучах восходящего солнца. В плавных, игривых движениях птиц угадывался вечный танец любви.