Олег Денисов: Вкус утекающей воды

Как Ньютону удалось появиться раньше секса?

А это заслуга Альберта…

– Гитлера что ли? – возмутился Кукушкин.

– Гитлера звали Адольфом, Альбертом звали Эйнштейна. Он создал теорию относительности, и мир стал относительным: где лево, где право, где верх, где низ – не поймёшь. И все завертелось с новой силой! – меня несло.

Меня так несло! Я готов был доказать все что угодно и опровергнуть все что осталось. Кукушкин, слушая меня, начал пить. Пил он по алгоритму: стаканчик текилы – стаканчик чифиря, стаканчик текилы – стаканчик чифиря и далее по образцу. У меня в висках стучало в такт: «угробишь старика – угробишь старика…» Но я не мог остановиться. Я обязательно должен был рассказать, как пришёл Гей-Люссак со своим законом. Вопрос о том, как это отразилось на земном притяжении, я виртуозно обошёл. Самого закона я тоже не помнил, мне просто нравилась фамилия. Затем я вспомнил ещё несколько красивых имён: Бойль и Мариотт, Джордано Бруно, Леонардо ди Каприо, Бонч-Бруевич. Все они должны были занять достойное место в моей теории полётов в одном метре от уровня земли. Но Кукушкин меня остановил. Он молча встал, открыл шкаф, вытащил из него какое-то орудие убийства, взвёл курки и приставил дуло к моему лбу. Я почувствовал приятную прохладу металла, руками аккуратно сдвинул ружье в сторону и прижался разгорячённым лбом к металлу ствола.

– Да ты не бойся, – миролюбиво сказал Васильич. – Прошу к столу, уха готова.

Когда с ухой было покончено, за окном уже брезжил рассвет.

– Ну что ж, друг мой, пора на рыбалку, – бодро произнёс Васильич.

– Мне хоть бы полчасика поспать, – взмолился я.

– Да ты че! Сейчас самый клёв начнётся, – возмутился Васильич.

– Лучше убей меня прямо сейчас. За любовь к знаниям, – искренне попросил я. И почему-то представил, как я гордо сгораю на костре в окружении толпы многочисленных Кукушкиных.

– Не могу, – спокойно ответил Васильич, – тогда рыбалка сорвётся.

– Я не пойду, иди один, – решительно заявил я.

– Как это не пойдёшь?! Да ты только что сожрал всю мою рыбу! – возмутился Кукушкин. И по интонации я не разобрал: шутит ли он или говорит серьёзно. Но крыть было нечем, за гостеприимство надо платить, и я поплёлся за стариком. Про себя я думал: «Почему ему не встретился водяной, или русалка, например. Сидели бы сейчас дома? Вряд ли! Тогда бы ему привиделся Домовой, и мы бы уже описывали круги вокруг дома, паля из ружья. Нет, надо бросать пить». В этот момент я протаранил лбом балку в темных сенях. Раздался страшный треск. «Привет, рыбки!» – облегчённо воскликнул я и приготовился терять сознание. Но Кукушкин не дал мне расслабиться.

– Вернёмся с рыбалки, будешь менять балку! – грозно заявил он. И мы вышли во двор.

– Васильич, сегодня ты обогатил мой жизненный опыт, – сказал я (и Кукушкин не был удивлён). – Теперь я знаю, как люди убивают друг друга во время распития крепких спиртных напитков мексиканского происхождения. Сначала один выносит мозг, а затем второй выносит ему за это мозги.

Васильич воздержался от комментариев. И мы достигли сарая. Он выдал мне сапоги. Сапоги были специальные: короткие, чуть выше щиколотки и очень тяжёлые. «Чтоб не всплывал» – пояснил Васильич. Но мне было все равно. Я не собирался ни прыгать, ни взлетать и тем более не всплывать. Сила земного притяжения тянула меня к себе неимоверно. А Кукушкин взвалил мне на плечо здоровенный бредень со словами: «Вот наше ситечко». Я, конечно, не думал, что мы пойдём с Кукушкиным ловить рыбу «на червячка», но чтобы так?! И причём тогда разговоры про «самый» клёв, если мы идём ловить бреднем.

Я не понял, что тяжелее. Отрывать ноги в «свинцовых» сапогах от земли, или тащить этот чёртов бредень. По дороге я предложил Васильичу:

– Давай ещё кого-нибудь позовём, вдвоём таскать бредень – это застрел!

– А кого мы позовём? – искренне удивился Кукушкин, – все на работе.

– На какой, на хрен, работе?! В деревне даже петухи ещё не проснулись! – возмутился я.

– Хватит орать. Люди ещё спят, – спокойно согласился со мной Кукушкин.

Когда мы добрались до водоёма, картина была приблизительно следующая. Впереди бодро вышагивающий Кукушкин, с песней «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной». Сзади я, в виде тени, стелющейся по земле.

Водоёмов было несколько, все они были маленькими; местные жители называли их баклушами. Видимо за круглую форму. Бить баклуши мне так и не довелось, пришлось цедить их «ситечком». Хитрый Кукушкин шёл вдоль берега, а меня загонял в центр водоёма. Роста мне явно не хватало, а тяжёлые сапоги тянули ко дну. Я честно заходил на максимальную глубину. Начиная захлёбываться, втыкал шест бредня в ил и потом висел на этом шесте, чтобы не утонуть, пока Васильич описывает дугу. Ему это явно не нравилось, но в сложившейся ситуации он ничего не мог со мной поделать. Его призывы «тащи, тащи» я игнорировал и огрызался в ответ. Самое сложное было возвращаться на берег. Мало того, что нужно было вытащить за собой палку с бреднем, надо было умудриться не оставить в иле сапоги, размер которых превышал мой на несколько пунктов. Васильич, который ещё и Кукушкин, в этот момент грозно кричал: «Держи ровнее, держи ровнее». Вот сволочь!!!