Евгения Батурина - Выход А

– Да нет, не рады, конечно. Но очень уж измучились, – вздохнула Майка.

– Долгая была агония, – подтвердила Лисицкая. – Задолбало. Ты весь последний год на ковре у начальства провела. Как йог.

– Так это я провела, а не вы…

– Бонус от дружбы с главным редактором, – объяснила Лисицкая. – Ты так или иначе все рассказывала. Ну, или не рассказывала, но возвращалась от Юры с таким лицом…

– Прости, Козлик, – встрепенулась Майка. – Конечно, нам жалко Бук.

– Жалко, – кивнула Лисицкая. – Очень.

– Но у вас есть план Бэ, – сказала я больше себе, чем им. Кажется, все уже знали, что Берлинская стена пала, и только мамочка лежала в коме…

– Так проще страдать, – невесело улыбнулась Лисицкая.

– Такой работы у нас больше не будет, – Майка почему-то потыкала пальцем в меню, как будто мы выпускали его, а не Бук. – Значит, надо пойти в другую сторону.

– Например, в журнал «Звезды и правда», – предложила я. – Отлично продается и заголовки…

– Нет уж, больше никаких журналов, – перебила Лисицкая. – После Бука – никаких журналов.

И тогда мне стало немножко легче.

Когда мы с подругами вернулись с обеда, мне пришлось позвонить мужу Вениамину.

– Ты заберешь Кузю из сада? – спросила я трагическим голосом. Когда тебе нужно, чтобы кто-то поменял свои планы ради твоих, лучше начинать с драмы.

– А что случилось-то? – Я услышала, как Вениамин считает: успеет ли он сгонять к Катерине Х. или волшебный вечер придется отменять.

– Я не могу говорить сейчас. Случилось плохое, – я еще понизила голос. Еще немного и перейду на бас. – Так ты сможешь его забрать?

– Ладно, – Вениамин вздохнул. – Ребенок скоро забудет, как ты выглядишь.

– Покажи ему мое фото в «Одноклассниках», – сухо предложила я и отключилась.

Вечером я собиралась напиться со своей редакцией. Вряд ли это могло считаться хорошим поводом бросить ребенка. Но у меня был козырь в рукаве – Катерина Х. Вениамин виноват куда больше меня. И поэтому в сад сегодня едет он, а я сообщаю еще пяти сотрудникам, что они мне больше не сотрудники.

Мы собрались в кафе подальше от редакции – шифровались. Я же не имела права никому рассказывать о закрытии и знала, что рискую. Пойди кто-то из этих семерых к Юре – и проблем у нас станет в два раза больше. Юра всегда использовал любой шанс сэкономить, от слова «премия» у него начинался тремор, и я проводила много изнуряющих часов в его кабинете, объясняя, что годовая прибавка в три тысячи рублей – это не индексация зарплаты, а чаевые. В общем, я понимала, что если он захочет минимизировать наше выходное пособие, он это сделает. Но старалась верить своей команде.

– Чуваки, – сказала я, когда нам принесли два кувшина домашнего белого вина. Редакция у меня не особенно пьющая, по разным причинам. Кто за рулем, кто на ЗОЖе, а корректор Калерия Поликарповна не проходила в алкоголики по возрастному цензу. Строго говоря, обращение «чуваки» ей тоже не слишком соответствовало. И все-таки.

– Чуваки, – сказала я. – Наш журнал Notebook закрывают. Вы не должны об этом знать, но также уже не должны работать над следующим номером. Если мы все будем вести себя хорошо, нас уволят по всем правилам, а некоторых даже оставят в издательском доме. Я сделаю все, чтобы с вами поступили достойно. И простите, что не смогла спасти Бук.

Я видела, как арт-директор Макс сказал губами очень выразительное слово. Видела, как женатая пара, дизайнер Коля и фоторедактор Леля, затравленно переглянулись – новость касалась сразу ста процентов их семьи. Видела, как заблестели от слез глаза выпускающего редактора Риты. Калерия Поликарповна оставалась невозмутимой. Или глуховатой.

– Ну давайте выпьем, что ли, – подытожила Лисицкая. – Макс, Колян, разливайте.

Возможность что-то делать сразу вывела наших двух мужчин из ступора. Они взяли в руки по кувшину, зазвякало стекло, бокалы у всех наполнились домашним белым.

– Не чокаясь? – тихо спросила Майка.

– Да пошли они… – сказал Макс то слово, которое до этого произносил губами. – Жлобы хреновы. Такой журнал не уберегли! Давайте за Бук, и очень даже чокаясь!

– Да, за него! – подхватил Коля. И девочки, включая Калерию Поликарповну, тоже очнулись и начали пить.

Самое страшное на сегодня оказалось позади. Похоже, никто меня сильно не ненавидел. Жизнелюбие быстро взяло верх, и мы уже говорили о том, как, например, потратим выходные пособия на выходные в Амстердаме.

Корректор Калерия Поликарповна, которую мы называли «человек-скороговорка» (попробуйте быстро произнести «корректор Калерия Поликарповна»), после первого же бокала стала вспоминать молодость и самиздат. Глаза у нее были счастливые – она снова диссидентствовала. Выпускающий Рита, давно влюбленная в арт-директора Макса, решила не терять ни секунды из отпущенного нам времени и утвердила голову на Максовом плече. Он покосился на нее недоверчиво, но стряхивать не стал, сидел прямо. Фоторедактор Леля не пила, и я вдруг подумала, что она, наверное, беременна. У нее в последнее время будто взгляд стал светлее, да и муж ее Коля ходил в приподнятом настроении. Что ж, мстительно подумала я, одну из нас вы точно уволить не сможете. Ни один Трудовой кодекс не позволит, даже если кодекс чести вам не помеха!