Ирина Мариловцева - Живу. Верю. Люблю. Надеюсь

Когда я подросла, я поняла, за что мама полюбила папу. У него было невероятное, непобедимое обаяние. Из него струились стихи, которые он писал быстро, на любую тему, особенно ему удавалась, конечно же, любовная лирика. Будучи галантным кавалером, он вместо советского рукопожатия всегда целовал руки дамам, потому хотя бы, что это было принято в старом классическом театре. Ещё он рассказывал, что раньше были так называемые «фрачные» актёры. Они садились на стул по специальной схеме. Папа показывал мне, как это делается, а я старательно повторяла. Левую руку заводил за спину и захватывал невидимые полы фрака, жестом «откидывал» их, садился, правая нога оставалась в обычном положении, левая же уезжала далеко влево, посадка была грациозной, папа был неотразим! На все эти манипуляции должна была уйти секунда-другая, не более.

Вот его Хлестаков, сидит он изящно, как положено сидеть, когда откинуты полы фрака.

Папа тут – справа. В той самой «фрачной» позе …

Ну, бесполезные знания – тоже знания. Мне они не пригодились, но легли в сокровищницу воспоминаний о нашем с папой общении.

Подозревалось – особенно бдительной бабушкой! – что весь этот его джентльменский набор послужил причиной некоторых «послужных» романов. Я помню даже, как в папин театр поступила молодая актриса, блондинка, похожая на Мерлин Монро широко расставленными глазами и пергидролевыми волосами. Папа сразу затомился, написал венок сонетов, поэму, окружил диву своим обаянием… может, она и сдалась. Но т-с-с-с, а то бабушка восторжествует там, на Небесах, воскликнет: «Вот они, артисты, я ведь говорила!». Но я-то знаю, что для отца семья и, главное, я всегда оставались на первом месте. Какие стихи он мне посвящал! Как делился всем-всем-всем… Но это совсем уже другая история…

Я была существом пронырливым, подвижным, не знавшим укорота практически ни в чём, а бабушка любила беспрекословное подчинение, вот и вспыхивали между нами бои местного, квартирного значения с гонками, криками: «Тигра неблагодарная!!!» (тигра – это я, конечно!). Тигр в этой идиоме обязательно женского рода.

Чтобы подходить к расправе не с пустыми руками, бабушка молниеносно извлекала на бегу ремень из папиных брюк и неслась за мной с невероятной для её возраста скоростью. Ремень я чаще всего умудрялась на бегу же и выхватить и, юркнув в гостиную, забросить за пианино, откуда на следующий день папе приходилось его вынимать. Надо сказать, что впоследствии это сыграло немаловажную роль в решении семьи продать пианино. Аргумент был вроде убедительный: ребёнок к инструменту не подходит. Но мне казалось, что папе просто надоело двигать тяжеленный лаковый бок моего нелюбимого музыкального тренажёра, а бабушке выслушивать от папы упрёки и запреты прикасаться к его одежде. Мама с аргументами просто согласилась. Все эти состязания в беге с препятствиями – в виде бабушки и ремня – меня очень развлекали, хотя иногда бабе Лёле удавалось меня все-таки «жогнуть», тогда я притормаживала похныкать, а удовлетворённая бабушка уходила доваривать обед.

Кстати, папа моими экзерсисами на пианино был вполне доволен. Время от времени он просил меня сыграть что-нибудь, и я практически всегда посвящала ему вальс «Жизнь артиста». По вполне объяснимым причинам: артисту – и вальс одноимённый. Но к концу исполнения папа засыпал. А я на цыпочках уходила заниматься своими делами. Вот такая профессиональная колыбельная получалась.

Ох, уж эта моя баба Лёля! Её словечки до сих пор всплывают у меня в речи по поводу и без повода… Урал, конечно, был богат выговором да диалектом, но собственного словотворчества у бабы Лёли моей тоже было не отнять. Со мной, очень резвой и непослушной внучкой, надо было как-то справляться. Иногда, как сказала уже, ремнём удавалось «жогнуть», иногда слова хватало. Но слово такое надо было подобрать, чтобы припечатать и остановить ураган в моем лице. Итак. Выдержки из словаря.

«Зубатить» – непочтительно разговаривать со взрослыми. Зубатила я, конечно, с бабушкой. В ответ на указы чего-то не делать. Например, был указ не подходить к чугунной печке, которая топилась дровами (да-да, в нашей вполне благоустроенной квартире на третьем этаже стояла большая чугунная печь на ножках и рядом с ней – встроенный дымоход!), этот указ и оспаривался мной со всей горячностью. Запрет не позволял мне печь любимую еду – некое подобие картофельных чипсов! Готовились они так. Я резала картошку тонкими кружочками, немного солила и шлёпала их прямо на чугунную поверхность горячей печки. Они быстро запекались, но – увы – частенько прилипали. Чистить всё это приходилось бабушке, поэтому она как могла отгоняла меня от печи.