Наталья Хоц - Пилюльки для души

– Простите, кто последний? – девушка с синюшным лицом и ужасным кровоподтеком под правым глазом, дохнув перегаром, остановилась возле меня.

– Я.

– За Вами буду.

За ней подошли еще трое, когда вернулась Дарья.

– Давай, баб Ань, шевели копытами. Нам на рентген на третий этаж.

– Простите, я за этой гражданкой стою. Бабушка, Вы за кем?

Я растерялась. Мы ведь очередь не занимали. Как не хорошо получилось! Дашка же, мгновенно оценив ситуацию, бросилась в бой. Как всегда, очень своеобразно.

Тебе что, не один, а два глаза подбили? Видишь, старуха не в себе. Ей вообще в этот кабинет не нужно, ей к психиатру нужно. Или тебе тоже туда?

– Мне к травматологу…

– Ну и отвянь!

С трудом поспевая за грубой девчонкой, заковыляла к лестнице, позади на повышенных тонах люди выясняли свою очередность.

– Ну, ты, баб Ань, даешь! Сказала, молчи! Значит, молчи! Видишь, склоку какую устроила?

– Я устроила?

– А то кто ж? Да ладно, расслабься. Все нормуль! Тебе положено без очереди проходить, как ветерану войны, только фиг бы тебя кто пропустил, даже нацепи ты все свои медальки.

– Как же тебе удалось талон на рентген взять?

– Как сейчас все делается, на коммерческой основе. Умора! Врач спрашивает, кого смотреть надо. Говорю, бабульку родную. Как фамилия? Не помню твою фамилию, хоть убей. А отчества и года рождения вообще не знала никогда. Он так подозрительно: «Это ваша бабушка?» А я говорю, какая тебе разница, Айболит, моя не моя. Я же ее полечить прошу, а не эту…эвтаназию произвести. Ну, все, вот кабинет. Иди, я здесь подожду.

Давно должна была привыкнуть к ее манере разговора, но каждый раз меня коробит. Сделала снимок. Вышла в коридор и села рядом с Дашей ждать результат.

– Баб Ань! Беременная я. Сегодня утром тест показал. Все. Пить брошу. Курить тоже. На работу не пошла, хотела к Эдику на рынок метнуться, две полоски ему показать, а ты у подъезда валяешься. Хочешь, тебе покажу. На, гляди, – и она извлекла из кармана шубки маленький пакетик, – а ты все не верила в его любовь ко мне. Подозревала, черт знает в чем. Да Эдик раскрутится, он десять квартир в Москве купит.

– Рада за тебя, девочка. Пусть хоть у тебя все путем сложится. Вынесли мокрый снимок. Я посмотрела. Трещина. Вот и славно. Руку бинтиком зафиксирую, ничего, срастется.

– Так я тебя домой и пустила. Сейчас Айболиту позвоним… Але! Бабке рентген сделали, она говорит, трещина… Гипс, понятно… Да Вы что, хотите, чтоб нас в очереди растерзали? Вам же работы больше будет… В туалете… Ладно… идем! Значит так, баб Ань, сейчас дуем с тобой в туалет на втором этаже.

– Спасибо, я не хочу…

– Да не за этим. Гипс тебе на руку наложат.

– В туалете?

– А ты б хотела, чтоб тебе гипс где накладывали? В Георгиевском зале?

– Но почему в туалете?

– Чтоб тебя в очереди не помяли. Врач туда подойдет и все сделает, как положено.

Действительно, рядом с мужским туалетом стоял доктор. Галантно распахнул дверь:

– Прошу. А Вы, сударыня, – обратился он к Даше, – постарайтесь, чтоб никто нам не мешал. У Вас получится, не сомневаюсь.

На подоконнике были разложены лоточки с гипсовыми бинтами. Взглянув на снимок, врач подтвердил мой диагноз – трещина.

– Хорошо, что тянуть не придется. А то, представляете, какие бы звуки отсюда неслись, что бы люди подумали. Хотя Ваша внучка нашла бы нужные объяснения. Очень доходчиво она умеет объяс-нять… Ну, вот и все. Гипс не мочить, снять недели через четыре. Берегите себя.

Он выскочил из уборной первым, за ним, под недоуменные взгляды немногочисленных посетителей кабинетов второго этажа, из мужского туалета вышла я.

– Чего уставились? – Дашка опять шла в атаку, – будет пожилой че-ловек разбираться, где что. Хорошо, что в коридоре не обделалась!

– а потом мне тихо, – Сейчас тебя до дому доставлю и к Эдику поеду. Вот он обрадуется. Грузины детей любят.

– У вас будет очень красивый малыш.

Она довезла меня до подъезда и унеслась на своей таратайке. Поднялась в квартиру, а там Эдик. Вот те на! Дашка к нему мчится, а он дома. Аккуратно, боясь потревожить больную руку, сняла пальто. Надо сказать, чтоб он ей позвонил и вернул с пол-дороги. Но Эдик и так говорил по телефону с какой-то Тамрико. Разговор шел по-грузински, поэтому Дашин муж не пытался говорить тише. Он же не знал, что язык этот мне знаком. Говорить не говорю, но понимаю многое. Слишком многое для моего бедного сердца. Разговор закончился. Эдуард, улыбаясь, посмотрел на меня.