Денис Шпека - Ты вспомнила, как верно я люблю тебя. Пусть будет наш нежный секрет

когда мы садились в привычный самолет москва-катания, я спросил у нее:

– о чем ты мечтаешь, мой идеал?

– о патагонии.

мне бегло подумалось, что это было бы чудесно.

– нет, о чём ты мечтаешь? – улыбался я.

– дай мне минутку подумать.

когда самолёт уже взлетал, она, сидя слева, влажным дыханием медленно рассказывала на ухо. надиктовывала:

– быть с тобой везде. с тобой я сама своя. и обретаю жизнь истинно. хороший мой, ты знаешь, что это не преувеличение.

пока я уходил в себя, я продолжал смотреть в её распушенные японской утивой глаза и вспомнил, как вчера в предвечернее время меня хватило только на два хвостика чуть выше её ушек. и вспомнил сон. мне снился сон перед тем, как я открыл глаза этой ночью. как можно идеально вспомнить то, что не так давно забыл целиком?

– вера, моя, и ты мне приснилась. волшебно. знаешь, это был момент молодости, на пороге лета. не в его начале, – в его конце. не знаю, сколько лет мне было, но я привык уже грустить в эти недели, несколько недель. и ожидал их, в тоске. она казалась преодолимой, но не была такой явно. всегда наоборот. и вот это, вот оно, чувство и ощущение, что этого не избежать, и ты совершенно не понимаешь, что может тебе спасти. знаешь, живу просто и не открываюсь в своей необходимости быть… и почему-то на качелях, в тумане. мне в жизни попадался такой густой один раз, всего, на сицилии, на склоне вулкана. спустя много-много лет. меня толкает папа. не в смысле, что хочет, чтобы я упал. качели, конечно. и пока я качаюсь, я смотрю и вглядываюсь в детскую площадку прямо передо мной.

– и там я?

– там ты, и горка, тебе по размеру. и тут ты скатываешься… поражаешь меня будто. будто это жизнь с первого взгляда. вдох всей жизни.

спустившись головой на мою грудь, вера очень, очень интимно подложила под часть меня, о которой в рассказе легко забыть, ещё более тёплую часть себя и прижалась грудью чуть покрепче.

– настолько красиво.

после её молвы в комнате вновь восходила тишина, шагами на снегу клода дебюсси, подобная той, которой внимал я до наших ночных разговоров. не только тишина, но теперь и вера оберегали моё настроение.

почему-то, я спросил мой идеал:

– я никогда вслух не интересовался, задевало, задевает ли тебя то, что я говорю «я люблю тебя» нескольким женщинам. и говорил. и не такое говорил, я даже хотел от них… я…

она даже не думала, вступив:

– нет, знаешь, просто мне кажется, я знаю, что ты вкладываешь в эти слова.

после всё мое тело обомлело в изумлении. я чувствовал словно меня обдали теплой моросью.

– золото, тебе не кажется. я люблю тебя.

– помни, наши тела и сердца… – она по-театральному медленно и играючи цитировала мой любимый фильм.

– даны нам всего один раз! – мы смело произнесли это вдвоём довольно громко, так что пришлось приложить палец к губам друг друга, и тоже одновременно. невозможно было не улыбаться. мы не отводили глаза от глаз, смотря на чудо потакания.

– милый, поиграй, если хоть теперь немножко сомневается. у тебя получается. сыграй для меня любую жимнопеди. или что-нибудь ещё красивее.

я неспешно поцеловал ее, укрыв нас нешироким пуховым одеялом. и когда мы принялись друг за друга со всей верностью, со знающей эти голые тела вдоль и поперёк жертвенностью, мы не выдумывали перехода от невинности к вине. мы занимались настоящей любовью, боком. объятие её я запомнил на всю жизнь, а проникания были настолько естественными, что я остался всего при одной мысли: мы были созданы для этого.

нам стало настолько хорошо, что перестало быть страшно. и вот, когда она уже заканчивала, я закрыл свои глаза, а за ними закрыл ещё одни глаза. я знаю, что она знает, и больше не жду.

счастье человеческое.

случись это, мы ещё долго не двигались, и в этот безумный момент в окно несколько раз постучал клюв птицы. белого венчального голубя, наверняка. всё показалось таким кинематографичным, и в моменте, и в целом. когда он улетел, она выпустила меня, а я вышел из неё, чтобы позже стать ещё ближе.

пока в комнату вернулась ласковая тишина, я сажусь за цифровое пианино. я очень чуток, я нахожу внутри себя то, что мне очень хочется воспроизвести, предложенного ей эрика сати, колыбельную или что-то другое.

– вер, я хотел бы назвать ребёнка твоим именем.

я даже не осознал реминисценции. ещё не светало, и я принялся играть импровизацию пуленка, оммаж эдит пиаф.

я проснулся, когда она спала, прошлой ночью проснувшись засветло.