Екатерина Алёхина - Как Данила Лёню спасал

– Но всё равно ведь сравниваешь.

– Первое время конечно. Но понимаешь какая штука, Лёня… Это только поначалу думаешь «о, а у нас не так, и вот это не так, и вот то не так», а потом замечаешь, что вон там на заборе написано, а ты думал, что только у нас так делают. И сразу начинаешь смотреть на другое. Видишь, что и у нас так, и у нас так, а потом просто… перестаёшь делить на «них» и «нас». Да, люди разные, но когда смотришь глубже, чем национальность, вера, ориентация, что-то там ещё – понимаешь, что внутри все очень похожи, хотят, боятся одного и того же, понимаешь?

Лёня молчал.

– Я однажды в лондонском пригороде встретил гопников, представляешь? Они там называются chavs, чавы. Иду такой, а тут в подворотне эти ребята стены подпирают, ну вот, понимаешь, спортивные костюмы, пивцо, даже рожи такие же! Они на меня глаз положили, а я к ним чуть ли не с объятиями полез. Пацаны, говорю, прям как дома себя почувствовал! Они такого, конечно, не ожидали. Даже пивом угостили.

Данила повернулся с ножом в руках. Лёня тоже отвлёкся от дела и задумчиво смотрел перед собой рассеянным взглядом.

– Ты чего?

Он моргнул, взял нож и повертел его в руке.

– А я вот и в Лондоне не был. И вообще… нигде толком. Всё как-то работа, работа…

Данила, глядя на него, покусал губу и отвернулся обратно к мясу. Представилось каково это – тридцать лет не выбираться из Ростова, и самому сделалось тоскливо. А к такому он совсем не привык. С Лёней всё, кажется, было не так просто.

– На море-то хоть был?

– В Геленджик с женой ездили.

– Да, Лёня, в Геленджике, конечно, море.

Тут он совершенно неожиданно рассмеялся.

– Интересный ты, Данила, человек.

Данила удивлённо обернулся, но Лёня уже снова чистил картошку. А потом он порезал палец, и пришлось его спасать.

На следующий день Данила застал Лёню на кафедре. Он сидел на столом, приминая ладонью бороду, и, кажется, глубоко ушёл в себя, поскольку не повернулся. Данила даже несколько смутился этого зрелища, хотя смущаться ему было ничуть не свойственно. Всё же Лёня не производил впечатление того, кто предаётся грусти бездеятельно. Он, скорее, был из тех, кто грустно занимается своими делами в стороне от всеобщего веселья. К тому же, как выяснилось вчера, он читал лекции ещё на нескольких факультетах университета, а потому нигде не засиживался.

– Прокрастинируешь? – осторожно спросил Данила, подойдя ближе.

Лёня вздрогнул, повернулся.

– Да, я тут… – пробормотал он и стал хвататься за разложенные бумаги, но снова вздохнул, опустил руки.

– Что-то случилось?

Данила прислонился к столу сбоку от него.

– Я тут узнал, что Анна Марковна умерла.

– Родственница твоя?

– Нет, одна знакомая бабушка, я ей однажды помог сумки до дома донести.

Данила несколько секунд смотрел молча, ожидая продолжения, поскольку оно явно напрашивалось. Но, конечно, не последовало, и пришлось помогать.

– А вид у тебя такой, будто она сама тебе новость сообщила.

– Она сама и сообщила… – ответил Лёня. – Представляешь… мне в деканате отдали письмо на моё имя, а оно от Анны Марковны.

Он протянул листок, на котором слегка дрожащим почерком с завитками Анна Марковна сообщала о своей смерти. После она просила Лёню забрать подарок на память, который хранится в банковской ячейке.

– Очаровательно. Что она тебе могла оставить в ячейке? Золотые ложки? Это, вообще-то, не дешёвое удовольствие – ячейку арендовать.

– Ну она жила в большой квартире на Семашко и получала хорошую пенсию как ветеран войны. Милая бабулька, маленькая такая, – тихо говорил Лёня, рассеянно глядя перед собой. – Попросила попить с ней чаю, потому что ей было не с кем поговорить. Ты представляешь, как ей на самом деле было одиноко, если перед смертью она вспомнила меня?..

Данила начал опасаться, что он сейчас заплачет.

– Все старики одиноки, Лёня. Как и дети. Ты не расстраивайся так сильно, я сейчас тебе сделаю кофе.

Он отлип от стола и стал хозяйничать на чужой кафедре: включил чайник, нашёл банку растворимого кофе.

– Это твоя кружка? Когда ты её мыл последний раз? И сахар у вас засох. Лучше бы ты к нам прокрастинировать пришёл, меня Ольга Валентиновна так закармливает зефиром, что я его уже жрать не могу.

Ольга Валентиновна преподавала историю архитектуры и явно имела на Данилу планы: судя по всему дождаться, пока он станет толстым и малопривлекательным, чтобы можно было прибрать его себе.