Решено было идти домой к Лёне, потому что его там ждала голодная кошка. Данила возражать не стал, он жил с семьёй и подумал, что этот балаган может спугнуть нового знакомого.
– Значит, ты не женат, – сказал он уже на улице.
– В разводе.
Данила вот только сейчас заметил, что голос у Лёни сам по себе был несколько печальным, с сиплыми нотками, так что сложно было по нему отслеживать настроение, словно Лёня был одинаково несчастен и из-за развода, и из-за «большого террора», и из-за того что закончились сосиски.
– Давно? – уточнил Данила.
– Полгода.
– Знаю, что не моё дело…
– Сказала, что я скучный и душный. И что со мной только подыхать.
– А до свадьбы ты был весельчаком? – ляпнул Данила, но вышло не смешно.
Лёня ещё сильнее осунулся, и стало его жалко. Казалось, он таким и был – маленьким жалостливым человечком. Но Данила очень не любил сходу бросаться в оценочные суждения. Он был уверен, что люди в большинстве своём похожи на картины великих художников, которые всегда показывают больше, чем видишь. И с людьми всё гораздо сложнее. Ведь под картиной Пита Мондриана ещё может быть написано, что это «Цветущая яблоня», а под Лёней Весёловым такой бирки нет.
– По-моему, только скучный человек может назвать другого скучным. Ну то есть скучные люди, как правило, тянутся к нескучным, потому что скучный со скучным помрёт от скуки. А нескучному человеку не скучно и со скучным, понимаешь?
Выдав эту речь, Данила широким шагом вступил во вращающиеся двери супермаркета, Лёня озадачено застрял на улице. В магазине они тоже разделились: Данила оккупировал витрину с мясом, Лёня собирал корзинку. Уже почти вышли, когда он пошёл назад и пристал к кассиру:
– Простите, мне тут сосиски посчитали не по ценнику…
– Пойдём, Лёня, – Данила за локоть потянул его на улицу.
– Но мне не по ценнику… – бормотал Лёня. – На целых тридцать рублей. Я бы их не брал, если б знал, что без скидки.
– Хреново тебе, наверное, с такой фамилией живётся.
Лёня замолчал. Данила вздохнул, снова вышло резко. Нельзя же вот так человеку в лицо говорить, что он живёт хреново – он, может, не знает.
– Слушай, ну а что если выбрать сосиски, которые тебе нравятся по вкусу и по цене, и покупать их всё время?
– Когда я привыкаю к каким-то сосискам, они тут же портятся.
Об этом Данила, конечно, не подумал. Остановившись на перекрёстке, философски молчали, пока остальные прохожие безучастно перебегали дорогу на красный.
– Уже почти год как вернулся из Европы, – заговорил Данила, – а каждый раз немного пугаюсь на улице, думаю, что такое, почему все бегут на красный, может, конец света и мне тоже нужно бежать? А потом вспоминаю, что я же дома.
И они пошли, когда загорелся зелёный.
– Помнишь сцену в «Достучаться до небес», когда куча полицейских машин ведут преследование, но тут загорается красный светофор, и они все останавливаются?
– Я не смотрел, кажется.
– Серьёзно? Не любишь кино?
– Почему, люблю немного. Тарковского там, Муратову…
– Ну это заметно. Живёшь хотя бы не в луже?
– Из лужи пришлось переехать, когда кошка завелась. Ей там не нравилось.
Данила улыбнулся, хотя в том, что это шутка, уверенности не было. Они прошли по Пушкинской и свернули во двор старого трёхэтажного дома из красного кирпича. Квартира у Лёни была маленькая, однокомнатная, с узкими окнами. Прямо у входа встретила рыжая кошка, она сидела на полке для обуви и смотрела на Данилу, выпучив жёлтые глаза. Он почесал её за ухом, и она осторожно понюхала его руку. Вид у неё был такой, будто людей, кроме Лёни, она никогда не видела. И звали её Маша. Данила даже не стал спрашивать, почему Маша, а только молча снял ботинки, вымыл руки в ванной и зашёл на тесную квадратную кухню. Кошка кралась следом. Лёня помог разобраться где что, выложил в холодильник свои покупки и выдавил в кошачью миску пакетик мягкого корма, на который Маша, занятая гостем, не обратила внимания. Потом он сел за стол в углу чистить картошку.
– И долго ты в Европе жил? – спросил.
– Четыре года, – ответил Данила, разбираясь с мясом. – Сначала поездил немного, посмотрел разные города, потом осел в Лондоне, писал диссертацию.
– Целых четыре года… это долго. И у тебя не было… ну…
– Чего? Приступов патриотизма?
– Тоски там…
– Нет, не было. Ну только по родным, но мы много общались по скайпу. Вот тебе бы было тоскливо, потому что ты даже над сосисками рефлексируешь. А я ездил не искать себя, а изучать искусство и просто среди людей побыть. Я ведь на жизнь переводами зарабатываю в основном, а чтобы чувствовать язык, в него надо периодически погружаться. Поэтому, когда приезжаю в новый город, сначала по полдня сижу в музеях и галереях, а остальные полдня хожу по улицам, разговариваю с людьми.
Читать дальше