Мира Гладких - Сказания Всадников

Он, не глядя, спрятал мобильник в карман и вышел из дома. Шёл крупный, пушистый, пронизанный солнечными лучами снег. Лис направился к лавочке. Сел на спинку, запрокинул рыжую голову и закачался из стороны в сторону. Хлопья падали ему на лицо, таяли, чертили на щеках прозрачные дорожки.

«Если кувырнуться сейчас назад,» – возникла вдруг робкая, но отчетливая мысль, – «Можно удариться головой. Удариться и… Всё».

Он продолжал монотонно раскачиваться, глядя почти неподвижными глазами куда-то на небо.

– Вот, молодежь! – проскрипел совсем рядом чей-то голос, – Не для того у этой скамейки спинка, чтобы ты так на ней восседал. Ишь, как ноги поставил! И, вообще, не для вас скамейки эти, вы молодые, вам пешком ходить надо! А то рассеялся тут!

Лис опустил глаза. Встретился взглядом с возмущённым стариком. Вздохнул:

– Куда?

– Что куда? – не понял старик.

– Куда ходить?

– Как это, куда ходить? На учёбу, на работу. Есть у тебя работа-то, небось?

Лис усмехнулся. Помолчал. Вздрогнул всем телом, спрыгнул со скамейки и вдруг заговорил быстро, то и дело почти срываясь на крик:

– Нет у меня работы, старик. Больше нет. И дома нет, понимаешь, в этом городе. Дом далеко, только уехать я туда не могу, потому что… Потому что, а к черту! Потому что, я, наверное, наивный бездарь, решивший, что сможет здесь устроиться. – Старик попятился, но Лис не обратил на это никакого внимания. – Вот видишь, – он рывком задрал рукав куртки. – Видишь это место на руке. Здесь я с детства писал одну фразу: « Лис счастлив ». Чтобы ни было со мной, я читал ее и верил. Ведь написанное врать не будет.

И я действительно был счастлив , понимаешь?! Пусть рыдал, боялся, обманывался. Пусть корчился от боли, раз за разом получал за собственную доверчивость, раз за разом падал, протягивая кому-нибудь руку. Но поднимался. И улыбался, старик, и верил, и сюда ехал счастлив ый, готовый всех обнять и простить!

А сегодня, – Лис стал говорить тише, почти шепотом. Шепотом, полным какого-то совершенно невыносимого отчаяния. – Я смыл её, эту надпись. И потом тер и тер, пока она не исчезла совсем. А ведь, казалось бы, ничего не случилось, можно ещё разгрестись. – начал он рассуждать, уже не глядя на старика. – Можно найти работу, жить где-нибудь на окраине.

Только зачем? Если я больше не верю в то, что « Лис счастлив »? Не верю, понимаешь, старик?! Совсем не верю! – Закричал, срывая голос. Закашлялся и затих. Пробормотал: – Я… Сгорел, кажется. Горел, горел, а теперь пепел…

Крик, перешедший в бессвязное бормотание, напугал старика. Он снова попятился и покачав головой, проскрипел:

– Лечиться тебе надо, сынок, вот что. Лечиться и все.

Потом развернулся и, ворча что-то неразборчивое, отошёл от скамейки. Лис забрался на прежнее место и замер. Снег продолжал падать крупным, серебрящимся на солнце пухом. Он оседал на волосах Лиса и очень скоро они, неизменно огненно-рыжие, превратились в полностью седые…

Парень с невероятно светлыми, почти прозрачными, голубыми глазами и лохматым ежиком янтарных волос вскочил из-за стола. Да так, что стул с жалобным грохотом отлетел в сторону. Паренек закружил по комнате, запустил руки в волосы, потом спрятал лицо в ладонях, в тщетных попытках сбежать от происходящего.

– Я не справлюсь, понимаешь?! Да ты не можешь не понимать! Я лучше умру!

– Не умрёшь. Ты теперь такой возможности лишен.

– Отлично, – он не выдержал и впечатал кулак в ближайшую стену, но оглянулся на тихий смешок с оттенком сочувствия.

– Пойми, тебя выбрало Время. И никто в этом не виноват.

– Это такая шутка, да? Скажи, что шутка! Я в детстве не мог муху убить, ловил и выпускал в окно… А теперь… – он сполз по стене на пол и замер. Снова зарылся дрожащими пальцами в волосы.

– Митри…

– Я больше не Митри! – он всхлипнул. – У меня ведь и имени нет теперь, да? Только чёрное слово, которого все боятся.

– Ты привыкнешь, парень. Первое время будет тяжело, но потом…

– Что потом? – Митри вдруг закричал, срывая голос. – Это люди, понимаешь ты это?! Люди, как я! И мне уводить их – таких же! – он отдышался и продолжил уже тише, – Взрослых, своих ровесников, детей. Всех. Кто я такой, чтобы лишать их жизни?

– Ты – Смерть. Возьми балахон.

Митри действительно привык. Это стоило ему бессонных ночей и, честно говоря, многих невыплаканных слез, потому что смерти ведь не положено плакать. Смерти положено быть холодной и равнодушной. Он смог убедить себя в том, что помогает людям. Придумал себе другой мир – очень светлый, с радугами, добрыми словами и чудесами. Почти поверил, что просто уводит людей туда. Помогает перейти границу, стать чуточку счастливее.