Татьяна Демьяненко - Девятая жизнь кошки

Я не прощаюсь с соседками, к которым не сочла нужным привязываться. Ухожу по—английски. Это просто сделать, когда даже не приходил. Я благодарна этому шаткому местечку за временный приют, но теперь меня ждет вожделенное одиночество, а честнее сказать, уединение. Вся моя жизнь была лишена сладости стен между мной и миром. Сладости двери, открывать ли которую решаю только я. Сейчас я обретаю все это, и мне требуется время привыкнуть к обрушившимся на меня воплощенным мечтам. Я с огромным трудом признаю хорошее, ведь стоит сделать это, как за спиной появляется призрак ежеминутно нашептывающем о том, как больно терять и предлагающий немедленно вернуть, как было. Призрак рано столкнувшегося с множеством изменений ребенка.

Квартира, в которую я перепорхнула, пахла сыростью. Кого—то возможно отпугнул бы этот запах, но меня он успокаивал.

***

Стены дома неимоверно толстые даже для тех времен. Массивная дверь в подъезд, которую не под силу было открыть шестилетней девочке. Внушительные ступени, по которым не понесешься вприпрыжку. Внизу подъезда есть погреб с песчаным полом. Возможно, именно с тех пор я очень люблю запах сырости. Он оживляет память, которая разворачивает перед глазами стройные ряды прозрачных банок с припасами и общую атмосферу домашних заготовок. Каждый занят своим делом, из которых строится дело общее. Шестеренки цепляются друг за друга, и часы мерно тикают.

Всего две квартиры в подъезде. Соседей никогда не слышно. Дом построенный на века. Дом, стены которого перекочевали внутрь меня. И, возможно, это единственное, что спасает меня от разрушения.

Мое любимое место на подоконнике: можно наблюдать за течением жизни, ничем себя не выдавая. Там я просиживаю часами. Уютное тепло батареи снизу, и волнующий холодок от окна. На зиму солидные щели затыкают газетами, а крошечные – специальной замазкой. Ветер не проникает в квартиру, но стекла потеют, а я размазываю пальцем эти капли до тех пор, пока палец не окоченеет.

Зимой стекла покрываются узорами. Это было волнительное время. Что—то случилось с зимами или с окнами, но морозные завитушки исчезли из моей жизни навек вместе с Домом.

Внутри мне не страшно ничего. Даже когда дома совсем никого нет, там остаются звуки и запахи, не позволяющие усомниться в его особенной прочности. Он настолько пропитан родными людьми, встречами Нового года, лепкой пельменей, веселой игрой в карты, стоило приехать кому—то в гости, веселым смехом и каким—то особенным, невозвратным счастьем. В доме живет дверь—орехокол; старый дубовый буфет, пропахший канифолью и папиными папиросами; стиральная машинка, в которую мама прячет конфеты; бабушкин комод, в который никому нет доступа; «хельга», приобретенная по случаю свадьбы и занимающая половину комнаты, в которой и так живут четверо. В этом доме у меня нет собственного стола или, даже, кровати, но место для меня находится всегда. Место в жизни дома, место в их жизни.

Я думаю, утратить место куда менее страшно, чем вовсе его не иметь. Беда лишь в том, что мое место не выросло вместе со мной.

Я часто болею, и дома всегда есть лекарство от кашля. Ночь. Мы все спим, и вдруг сильный стук в дверь, взволнованный заплаканный женский голос. На границе безопасного и опасного мира. На пороге нашей двери. С ней разговаривает мама, и хотя она старается делать это тихо, но я слышу весь разговор. Женщина умоляет, даже готова стать на колени, ее ребенок умирает, его может спасти только это лекарство. Аптеки ночью закрыты, и надежда только на нас. И я так радуюсь, что лекарство у нас есть. Вот сейчас мама возьмет его, и маленький мальчик будет спасен!

Но моя мама, моя самая добрая мама внезапно становится айсбергом. Она говорит не своим голосом, а ледяным и сухим. И мне кажется, что в нашу квартиру внезапно пришла зима. Она отказывает, и закрывает дверь. Дверь перед носом женщины, чей сын умирает. У—ми—ра—ет!

Быть может мама не слышала? Не поняла? Я вся пропитана ледяным ужасом.

Потом мама шепотом разговаривает с папой, я затихла, замерла. Они не ведают, что я не сплю. У нас в доме теперь живут наркоманы, и из этого лекарства они варят наркотик. Я ничего не понимаю, кроме того, что мама очень напугана. Мой ужас разрастается еще сильнее. В этот момент я принимаю решение: «людям из мира за дверью нельзя верить, их можно только бояться, от них нужно держаться подальше!» Почему—то это решение распространяется только на женщин.