Татьяна Демьяненко - Девятая жизнь кошки

Мне неважно, что будет потом. Но самое необычное в том, что неважно и то, что было раньше. Растворяясь в настоящем, я утрачиваю прошлое и будущее. Растворяясь в настоящем, я вовсе не присутствую в нем.

Я двигаюсь вслед за ним, у меня нет ничего своего, никаких собственных желаний, я лишь реагирую на его инициативы. Я настолько опьянена удовлетворением собственного голода, который я отказывалась чувствовать, что не замечаю ничего вокруг. Оказавшись слишком близко, я перестаю быть отдельной. Перестаю обладать собственной волей. Я считаю себя ядовитой змеей, но не беру в расчет, что змею легко подавить всего лишь игрой на дудочке. Мой яд нисколько не опасен для него. А я беззащитна перед ним.

***

Я подпрыгиваю от радости, не в силах устоять на одном месте дольше нескольких секунд. Предвкушение скачет внутри меня мячиком для пинг—понга. Моя речь неподвластна мне, как и тело. Слова льются бурной горной рекой, которую наконец—то расчистили от завала. У нас в гостях моя тетя! Она готова слушать меня часами, и мне всегда найдется, что ей сказать, но время течет неприлично быстро, и темп моей речи пытается перегнать стремительное время. Мне еще неважно просто течь, мне важно успеть впасть в море.

Огромный торт доживает свои последние минуты. Сейчас приготовленные стулья заскрипят рассохшимися голосами, сыграет свою партию нож, потом вступят ложки, бьющиеся о фаянс ярко—синих с позолотой блюдец. И, наконец, делая композицию безусловно мажорной, сольются в один «бом» пять чайных чашек. Но пока мой стул играет сольную вступительную партию.

Включили радио. Живая музыка жизни нарушена чем—то механическим. Аудиоспекталь прерывается срочным новостным сообщением. Торты, поступившие сегодня в продажу опасны для жизни. Несколько человек находятся в больнице. Ночная смена по ошибке вместо питьевой соды использовала кальцинированную.

Я, кажется, не понимаю ничего, кроме того, что торт сейчас отнесут назад, в магазин. Сколько дней, стоя в очереди за благоухающими свежевыпеченными пшеничными кирпичиками, я наблюдала за тортами. Рот наполнялся слюной. Ах, если бы мне хотя бы крошеный кусочек! И вот гигант, у которого не было никаких шансов сохраниться, спасен от такой прожорливой девочки. Я реву в голос. Меня не утешают купленные взамен бублики. Это все равно, что заменить новогоднюю елку фикусом. Мое горе безудержно и бесконечно. Я забываю о тете. Обо всех. Сладость жизни вновь не досталась мне.

Какая—то часть меня запоминает: кальцинированная сода – смерть.

У нас во дворе живут три девочки: я, Кристина и Ленка. С Кристиной мы дружим с колясочного периода, а Ленка везде бродит хвостиком, разрушая нашу идиллию. Ревность захлестывает меня грязным селевым потоком, когда Кристина проводит время с ней. Я тону, задыхаюсь, мне надо спасаться! Любой ценой! Или я, или Ленка.

Я не помню, как мне удается уговорить участвовать в моем плане Кристину, но она соглашается со мной, мне немного проще дышать, но это лишь временно, пока Ленка снова не появится.

Мы берем бутылку и наполняем ее водой, тщательно разбалтываем в ней кальцинированную соду, которую мама использует для мытья посуды, и немного сахара для вкуса. Мы расскажем Ленке, что придумали лимонад и хотим ее угостить. Ленка отправится вслед за тортом, но в отличие от него, я не буду о ней жалеть.

План проваливается. Непросто напоить кого—то такой гадостью. Особенно маленькую девочку.

***

6

Вторая неделя истекает, наполняясь сумасшествием бедняка, заполучившего скатерть—самобранку. Я счастлива даже тому, что мне запрещено делиться происходящим с кем бы то ни было. Жизнь научила меня опасаться зависти.

Мы понимаем друг друга без слов, и, даже, не обмениваясь взглядами. Кажется, что мы подключены к единому мысленному пространству. И попутно к вечному источнику удовольствия. Все источники удовольствия поначалу кажутся вечными.

Не имеет никакого значения то, что мы видимся лишь два часа в день. Даже вдали от него я оказываюсь рядом с ним, бесконечно перебирая в памяти моменты, которые навсегда останутся со мной. Я могу потерять его, но никто не в силах отнять у меня случившееся. Слишком долго я была наблюдателем чужих жизней, избавляя себя от боли потерь. Я научилась ценить происходящее. «Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть» вновь становится моим основным принципом. Память и восприятие – отлично закольцовываются подобно песне в плеере с функцией повтора. Меня не интересует реальность без него, я подменяю ее воспоминаниями.