Арина Амстердам - Пончики и пони

Мы не созваниваемся и не кидаем сообщений, нам не о чем. У нее там, похоже, новый роман, я же привыкаю к тишине и… нет, не к одиночеству, это звучит так жалобно. Просто к тому, что я – в единственном числе. К уединению. И мне пока есть, чем его занять.

Отпуск я решил не планировать, а просто улететь спонтанно в любой день и час. А пока решить пару срочных вопросов в Белокаменной. Вот тут я и совершил промах. Большой, идеально глупый просчет. Можно насладиться тишиной даже посреди пробки и даже посреди народного гулянья – при некоторой сноровке. Но остаться наедине с собой, предварительно оповестив об этом бывшую жену, нереально вовсе. Я допустил этот промах – и теперь плачу за него крупными купюрами запоздалого раскаяния.

Моя участь вовсе не прискорбна, но все же я планировал свой отпуск иначе.

Теперь я встаю с петухами – и не потому, что совершаю утреннюю пробежку. В моей постели не спят симпатичные особы, я так и не освоил Тиндер, я не совершаю ничего хоть сколь-нибудь отпускного. Я повязан. Скован по рукам и ногам. Мои оковы сосут палец и отказываются есть несладкую кашу. Мои оковы боятся кого-то злого за диваном и уверенно считают до шести. Мои оковы, возможно, самые приятные в мире и точно самые смешные.

Их зовут Марфа, Марфутка, но они предпочитают отзываться на «аморе» или «тезоро». Тезоро – это «золотко», а «аморе» – и так понятно.

Марфа, по документам Марта, а если реально, то Марфуша – это дочь моей придурочной бывшей жены Майки. Сокровище от второго блиц-брака, а сейчас она уже в третьем, в коем усердно пьёт кровь из стремительно русеющего калабрийца Джованни. Мне Марфуша, таким образом, даже не падчерица, но я – лох, сдуру сболтнувший аферистке Майке, что проведу десять дней отпуска в Москве, буду читать, валяться на диване и есть вёдрами куриные крылышки с карри. «Это очень кстати!» – кудахтнула в трубку Майка, и всего на один вечер, когда эта мегера куда-то смоталась по своим делам, Марфуша досталась мне. На несколько часов. «Посидеть» – так это назвала мать-ехидна, исчезнув, как позже выяснилось, с концами.

Прошло уже несколько дней. Забрать ее Майка то ли забывает, то ли ленится. Это очень в ее стиле. Сказать, что она была из рук вон плохой женой, не имею права, боюсь выглядеть мелочным и злопамятный козлом, а вот то, что она плохая мать – секрет пока только для ювенальной юстиции, остальные в курсе. И это вовсе не моя заслуга, я не сплетник, просто хреновой матерью ее считают все. Поэтому я хоть и не ожидал стать нянькой-недоотчимом на много суток вперед, и бормочу проклятия в Майкин адрес, но совсем не удивлен.

Итак, аморе зовут Марфуша. И это из-за нее под простыней у меня теперь клеенка. Вот уже много ночей подряд я неизменно просыпаюсь в теплой луже и все еще верю, что это было последний раз. Надежда – это всё, чем я располагаю. Потому что спать ребенку больше негде. Диван кожаный, на нем не поспишь. Да и не спит дитя одно. Я вынужден был подвинуться. Почему она писается – для меня загадка, не знаю, писался ли я, когда уже считал до шести, но кажется, нет. Возможно, я просто поздновато начал считать.

Короче, я взял ее на один единственный вечерок – и теперь ночую в детских лужах. После безмятежных месяцев с Кирой, на протяжении которых почти все ночи были неутомительны и тихи, моя постель наконец стала ареной, где хоть одна девица делает, что ей вздумается. Причем, с завидной регулярностью и точно по часам. Как бы усердно мы ни сидели на горшке перед отходом ко сну, в 4 утра мы плывем, и ничто не меняет этого сценария. Памперсы я не покупаю, потому что боюсь сглазить: а вдруг Майка не вернется еще столько суток, сколько их в упаковке… Я встаю, тихо матерюсь, перестилаю простыню, меняю пододеяльник, переодеваю сладко спящую сиротку в очередную свою футболку и засыпаю до рассвета, когда она вскочит и поднимет меня независимо от моих желаний.

Притворяться покойником бесполезно. Она не видела других мертвецов, кроме фальшивого в моей исполнении, и понятия не имеет об их окончательной бездыханности. Боюсь, что создаю у нее превратное представление о безвременно ушедших – она уверена, что пальцы, засунутые им в нос, чмоки и таскание за ухо – это и есть пресловутое «чудо воскрешения».

Я взял Марфу всего на один вечер, «в чем была», прошел стадию трорга, когда одевал ее в свои футболки, и вот я плотоно в этапе принятия – закупил ей в «Детском мире» пакет штанишек, колготок, трусишек, толстовок и две уютные пижамки. Хуже того, в «Перекрёстке» я теперь читаю состав на сосисках, смотрю сроки годности йогуртов, а в холодильнике у меня правит «Фруто-няня».