Елена Колина - Воспитание чувств - бета версия

Дядя Игорь обиженно сказал: «Давайте еще вести переговоры», так быстро ему было не интересно и не значительно .

Обычно люди смотрят на собеседника на уровне рта, а Роман неотрывно смотрел в глаза, не мигая, как смотрят агрессивно настроенные животные, такая у него была привычка звериная.

– Тебе однокомнатная в хрущёвке, район можешь выбрать сам, – сказал Роман и посмотрел на Игоря пару секунд, вот и все переговоры.

– А можно им однокомнатные получше? – спросил папа, указывая на бабу Цилю и бабу Симу. – Они блокадницы.

– А мне по барабану, я не государство, блокадникам льгот не даю, – усмехнулся Роман.

Папа смешался, мама уничтожающе на него посмотрела, улыбнулась Роману, выдохнула «…сталинскую?..», а Роман улыбнулся ей. Мама была красивая, яркая, с кудрями до плеч, такая, что люди сразу понимали, что имеют дело с красотой, а не с чем-то другим. Роман был не таким однозначным: все в его лице было кривоватым, неправильным, но вместе получалось красиво, и люди сразу понимали, что имеют дело не с красотой, а с обаянием.

…Да, а сколько лет было Роману?.. Потом я узнал, что Роману было тридцать шесть, он был младше папы всего на пару лет, но папа всегда был одет по-взрослому – в брюки с наглаженными стрелками, кроме, конечно, синих тренировочных, в которых он лежал на диване, а Роман был одет как я – в отвисшие на коленях джинсы и клетчатую рубашку.

Мальчик (в возрасте детей я тоже не разбирался, просто мальчик, малыш, точная копия Романа, такой же неправильный и обаятельный) противно тонко пищал (Роман раздраженно сказал, как о чужом: «Бывают же такие дети, которых не заткнуть»), длинноногая няня шикала на него: «Не трогай тут ничего, тут одни микробы», но он все время что-то хватал и посреди «переговоров» Романа с дядей Игорем вдруг замахнулся на нее и начал шлепать по плечам и громко смеяться, а она натянуто улыбалась и говорила как бы ласковым голосом: «Перестань, ну перестань». Я схватил его за пухлую лапу и сказал: «Ты что, с ума сошел?! Хочешь, я тебя шлепну?» Малыш так удивился, как будто никогда не слышал «Ты что, с ума сошел?!», кивнул, я шлепнул, и он опять стал смеяться. Мне показалось, он неплохой малыш, просто никто никогда не хватал его за лапу.

Няня пробормотала: «Могу я хотя бы в туалет сходить от этого ребенка?», и я забрал малыша в комнату, и мы начали катать мои старые машинки (стояли в коробке под кроватью), потом он захотел полетать над диваном, я показал ему, как растопырить руки, как крылья, и он летал над диваном, потом он смотрел мультик по телевизору, я до этого никогда не видел, чтобы человек смеялся без перерыва, – хороший малыш, потом за ним пришла няня. Сказала: «А еще ленинградцы называетесь, я хоть из пригорода, но такого не видела, чтобы в туалете пять сидений, вот смехота».

Ну, и все, нас купили.

Разъезд произошел мгновенно, не считая того, что вдруг – всё отменяется! Баба Сима и баба Циля никуда не поедут .

Мы не сразу поняли, почему все отменяется, но потом поняли: дело было в том, что мы «ленинградцы называемся» и наша жизнь была связана с блокадой. Обыденно, без всякого пафоса: паникой в глазах бабы Симы, когда на Дворцовой раздавались залпы салюта в День Победы (у нас было хорошо слышно), и виноватым пожатием плеч «ничего не могу поделать, боюсь взрывов». Пачками геркулеса пятьдесят восьмого года на полке бабы Цили в общей холодной кладовке, – она их не открывала, держала на мало ли что . Тем, что мы с Ларкой называли чужую Цилю «бабой» и чужую Симу «бабой», – так велел дед, папин отец, он жил в нашей квартире еще «с до войны». Деда к тому времени, о котором идет речь, уже не было, я помнил кое-какие его рассказы, а Ларка нет.

Баба Циля тоже боялась салюта. Осенью сорок второго, кажется, года, ночью, пятнадцатилетние баба Сима с бабой Цилей пошли с кастрюльками к проруби на Фонтанку за водой. Спустились по ступенькам к воде (я каждый день ходил в школу мимо этих ступенек, по которым они спускались к блокадной полынье), набрали воды, прошли метров сто по набережной до нашего дома. Снег с проезжей части Невского отбрасывали к тротуару, и на углу Невского и Фонтанки были высокие, выше человеческого роста, валы, для прохода в них прорыли тропинки. Чтобы перейти дорогу к нашему дому, нужно было пробраться сквозь снежный вал: и вот, пока они были внутри снежного вала, в переправу на Фонтанке попала бомба, гранитную тумбу и решетку снесло в Фонтанку, – а снежный вал остался стоять. Девочки, баба Сима с бабой Цилей, вернулись домой невредимые и с водой в кастрюльках. Но с тех пор они боятся залпов салюта.