Анна Аверьянова - Сделка

На столе появились какие-то бланки на тонкой, почти папиросной, но высококачественной и, вероятно, очень дорогой бумаге. Они были в общем-то, обычными, почти как в комиссионке, только вчитавшись можно было заподозрить нечто неладное.

– Вы уж не прогневайтесь, – насмешливо-жеманно заелозил толстяк. – Тамошняя бухгалтерия порядок любит. Ихний начальник строг больно. Вот туточки распишись и шабаш, и по карманам, ой, то есть по рукам, – продолжал он, сбившись снова на фамильярный тон.

Затюкин мрачно, с негодованием глядел на грязные, торчащие из засаленных рукавов руки незнакомца, пододвигавшие к нему бланки.

– Ну и сколько же вы там даёте мне за мою душу? – саркастично, с нескрываемым презрением к толстяку выдавил Затюкин, принимая всё это за чей-то очень глупый розыгрыш.

– Восхитительно, прелестно! Затюкин, ты далеко пойдёшь!

– Сколько? – почти злобно прозвучал Затюкинский тенор, срываясь на фальцет.

– Сумму назначает клиент, – учтиво проворковал гость.

– Пять тысяч, не меньше, – задохнувшись от осознания своей наглости, выпалил разом Затюкин.

Задыхаясь, толстяк зашёлся от смеха. Временами через издаваемое им шипение прорывались громовые раскаты. Даже средняя пуговица, окаймлённая обтрёпанной прорезной петлёй, вдруг вырвалась вместе с «мясом». Но гость не унимался. Он даже упал с табуретки на колени на пол, двумя руками держась за шапку. И в общем-то правильно, так как уже в следующую секунду на его голову упал его же «дипломат». Посуда звенела от его смеха. Да что там посуда, оконные стёкла вылетели, разлетевшись на мелкие кусочки, как брызги шампанского! (Но тут же появились новые стёкла…)

Наконец он потихоньку стал успокаиваться, поднялся с четверенек и как-то заполз на табуретку.

– Не буду я на твоей глупости наживаться. Потешил ты меня. – Пиши тут вот: десять тысяч, а тут вот – в месяц. Пиши-пиши, ха-ха-ха, и-и-и! – сдерживая приступы хохота, говорил с любезно-добродушной физиономией Затюкинский гость.

Неизвестно откуда взявшаяся в руках Затюкина ручка сама потянулась к бланкам. Сам же он ошарашенно глядел на неё и на бланки, на которых она его почерком ясно вывела: «Десять тысяч в месяц». И весь текст ясно прочитался ему: «Я, гражданин Затюкин, продаю свою душу за ежемесячно получаемую сумму в размере 10 000 (десять тысяч) рублей, или же десять тысяч ефимков, до самого последнего дня пребывания моего в этом мире».

«Ну и текстик», – подумалось Затюкину. «И фамилия-то моя уже впечатана. Вздор какой-то».

Толстяк быстро выдернул бланки из-под руки Затюкина, засунул один экземпляр в карман себе, а другой экземпляр в карман Затюкину.

– А что такое ефимок? – спросил растерянно Затюкин.

– Чему вас только в школе учили?! Эх, молодёжь! Монета это такая у нас, чтобы всё по-честному было!

Удовлетворённо потирая руки, он встал, подошёл к окну и посмотрел вниз. Затем открыл форточку и вдохнул полной грудью.

– Время у нас ещё есть. Давай отметим, что ли, с Вашего позволения, так сказать, контракт. Хи-хи.

Затюкин с ужасом поглядел на сиротливо лежащую пару тюлек. Но толстяк не заметил его взгляда. Он основательно уселся на табурет, нагнулся почти под стол и достал из «дипломата» … арбуз. «Чертовщина какая-то», – подумал Затюкин, – «не может такой большой арбуз поместиться в «дипломате». Да и вообще, всё это какая-то чертовщина. Чего это я с этим мужиком разговариваю. Выпихнуть его надо из квартиры. Ввалился, обои порвал, а они-то моющиеся, французские, по пяти рублей переплачивали. Да о чём это я?»

Тем временем толстяк смахнул с кухонного стола прямо на пол банку с двумя тюлечками, сковородку вместе с крышкой и подставкой, и даже фарфоровый чайник, вытер рукавом дублёнки стол и снова нагнулся к «дипломату». В одну минуту на столе появились необычайные яства, которых и директора универсамов давно уже не видали. Одних колбас сортов десять, и все натуральные, коих и названия-то теперь одни только старожилы помнят. Перепелов, запечённых в тесте, достал парочку прямо вместе с фарфоровыми вазочками для мелкой птицы. Затюкин и названий этих предметов сервиза не знал никогда.

Также неожиданно и быстро появлялись на столе рыба всяческих видов, икра, затем грибочки тушёные и солёные в фарфоровых же пузатеньких соусницах с крышечками. Очень поразил воображение Затюкина хлеб, видимо ещё тёплый, запах которого пересилил все остальные запахи, будто его только что из печи достали. Много ещё чего извлёк из своего «дипломата» толстяк, пока, наконец, не выпрямился и не глянул на стол. Немного подумав, он видимо, сообразил, что чего-то не хватает и, ещё раз нырнув под стол за бутылкой шампанского, аккуратно поставил её около себя и удовлетворённо оглядел всё вокруг.