Анна Аверьянова - Сделка

На улице вновь поднимался, завывая, ветер. Но это – детали. Главное же то, что в комнату через балконную дверь пытался влезть какой-то толстяк. Одна половина его была уже в комнате. Пыхтя, втягивая в себя живот, помогая себе руками и ногами, медленно, но верно втаскивал он вторую половину. Наконец, старания его увенчались успехом, и перед Затюкиным предстал солидный мужчина лет этак сорока, в волчьей шапке, в дублёнке, серых брюках, заправленных в сапоги. Одежда его выглядела не очень опрятно, хотя было видно, что вещи все были очень дорогие.

В левой руке у него был «дипломат». Вообще то, он производил впечатление старшего научного сотрудника, вернувшегося из командировки после подписания процентовок. Вот только лицо его было каким-то незапоминающимся, однако, если говорить по совести, весьма добродушным, хотя и насмешливым. Глянув снисходительно на Затюкина, он хихикнул и прошагал мимо последнего, окаменело стоящего возле дверей, прямо в кухню, задевая всё на своём пути и всё же сметая.

Ну, например, задев «дипломатом» за стенку, он походя вырвал довольно-таки большой кусок обоев, даже не заметив этого. Зацепившись карманом за дверную ручку, вырвал её вместе с винтами да так, что она сама упала ему в карман. Затюкин же, немного придя в себя, бросился на балкон. Глянув вниз, он зачумлённо отпрянул. Голова закружилась. Закрыв балкон и задёрнув шторы, Затюкин пошёл в кухню. Неожиданный гость его уже и там производил значительный шум.

Хлопала дверца холодильника, гремели кастрюли и сковородки. Видно, явившийся незнакомец привык жить на шаромыжку и нисколько не смущался присутствием хозяина. Вот он сгрёб своей пятернёй с грязными обкусанными ногтями две оставленные на утро котлеты вместе с луковыми колечками и картинно отправил их в рот. Затем, вытерев грязную руку прямо о дублёнку, полез в холодильник за тюлькой. Бухнувшись на пластиковую табуретку так, будто бы та была дубовою, он поставил свой «дипломат» на стол и едва уловимым движением открыл пластмассовую плоскую банку. Видя это разорение, Затюкин гневно процедил:

– Я сантехника не вызывал.

На что гость отвечал искренним хохотом. Затюкин, сверкая глазами, стоял в дверях и смотрел, как незнакомец захватывал своими толстыми пальцами в массивных золотых вычурных перстнях с дорогими самоцветами нежные тюлечные тушки по нескольку штук зараз и, искусно работая зубами и губами, вытаскивал изо рта уже только головки и косточки вместе с хвостовыми плавничками. Оторвав от нового, ещё не читанного Затюкиным номера журнала «Микропроцессорные средства и системы» яркую обложку, он складывал на неё тюлькины остатки. Этот факт особенно глубоко ранил Затюкина.

– Позвольте, – начал было весьма сентенциозно Затюкин. Но гость фамильярно перебил его.

– Чего торчишь тут, садись!

Затюкин не хотел садиться, да и неприятно ему было повиноваться этому шаромыжнику, однако же, на удивление самому себе, он смирно уселся на пододвинутую для него табуретку.

– По душу твою пришёл, – сказанул гость и убийственно весело захохотал.

«Чёрный юмор», – отметил про себя Затюкин.

– Ты вот только сказал, а я вот он, пришёл. Сервис. Вызывали? Извольте! Получите, распишитесь. Хи-хи, – снова захохотал гость так, что прилипший к его бороде тюлькин скелетик затрепетал. – Чего нос от меня воротишь, « Satana sum et nihil humanum a me alienum puto ». Что значит в переводе с латыни: «Я сатана, и ничто человеческое мне не чуждо». Ха-ха-ха…

«Где-то это слышано, или читано», – начал вспоминать Затюкин, и нонешний червячочек вновь зашевелился в его сердце.

– Может, ты уж и передумал душу-то продавать? А то как нет, так давай оформим, покуда «наши Машки полетели вверх тормашки», хи-хи…

«Он к тому же ещё и пошляк», – отметил про себя Затюкин. «Это он так о том, что Дунечка убежала».

– Одна ведь такая душа, как у тебя, Затюкин, стоит иной раз целого созвездия, – продолжал толстяк, отправляя в рот одну партию тюльки за другой.

«Так ведь он и всю банку очистит», – пронзила Затюкина ужасная мысль. – «Доколе же это продолжится?»

А дно банки уже забелело.

– Уж больно ты грозен, как я погляжу, – вновь поддел гость хозяина.

– Извольте…– начал было вновь Затюкин, но толстяк не дал вылиться его справедливому гневу. Он с любезным выражением на своей физиономии полез в «дипломат», как будто только и ждал этого слова от хозяина, повторяя нараспев: «Извольте, извольте».