Н. Скориков - Не ходи за мной смерть

Первый визит он нанес Петляковым.

– Вот они! Коммунистки и старая, и молодая, – ткнул он указательным пальцем и цвиркнул слюной сквозь мелкие, как у мыши, зубы, на вымытый до блеска пол. – Что, суки партийные, не ждали? – вновь заорал Матвеев. – Вы теперь у меня кровушкой поплачете. Вот он я, Матвейка, смерть ваша.

Самым меньшим в семье Петляковых был Михаил. Отец и два старших брата ушли на фронт, кроме бабки и матери, еще остался совсем дряхлый дед и три сестры. Младшей из сестер, Александре, весной исполнилось семнадцать, расцвела она как-то вдруг и некстати… Когда полицаи уводили женщин на расстрел, мать и бабка в один голос предупредили: «Дети, ничего не бойтесь, не теряйтесь – с вами люди. И берегите Сашу! Ей будет труднее всех!» Полицаи, чтобы выслужиться, решили позабавить немецких карателей… Мать и бабушку Михаила увели в виноградник, туда же прикатили огромное колесо с шестернями и цепями, сняв с карусели. Женщин привязали к железным спицам колеса, поднятого толпой полицаев, установили на торец. Каждая из женщин, по задумке палачей, должна была толкать спиной колесо на другую, чтобы в конце концов колесо упало и раздавило своей тяжестью одну из них. Но «хохмы» не получилось. Крепкие крестьянские плечи держали колесо ровно. Немцам вместо веселья стало грустно. Уж очень подвиг этих женщин напоминал о несгибаемой воле народа, с которым пришлось воевать. Простояв в ожидании около часа, немцы уехали, приказав румынам никого не подпускать. Полицаи, как шавки, извиняясь перед немцами, укатили следом. Всю ночь солдаты охраняли привязанных. Стреляли на каждый шорох в кустах, к счастью, ни одна пуля не задела Михаила, но к колесу он не смог добраться. А утром мать и бабка Петляковых были обе мертвы, одна под колесом, другая на нем. Долго по ночам у колеса жутко выли шакалы, но солдаты не разрешали похоронить женщин по-человечески. С немцами шутки плохи. А на следующую ночь при попытке забрать трупы пристрелили деда Петляковых, он теперь тоже тлел у колеса вместе с женой и дочерью. И только свежий морской ветер доносил чуть уловимый смрад разлагающихся тел.

Быстро румыны освоились в селе. Регулярного снабжения продуктами и прочим их батальон не имел, поэтому они очень быстро обворовали население, тянули все, что попадет под руку. Первым пришлось ощутить голод оставшимся в живых Петляковым. Видя, что люди ограблены солдатами, комендант по имени Методий разрешил иногда кому-либо ходить в ближайшие хутора, чтобы обменять уцелевшие вещи на продукты. Многие благополучно вернулись, принеся оклунки с картошкой да с мукой, а две сестры Петляковы пропали. Ходили слухи, что Матвеев их подстерег и сдал немцам в публичный дом.

Михаил хорошо помнил наказ матери беречь Александру. Он метался по селу, жалуясь людям, что если румыны не погубят сестренку, так умрет она с голоду. Помогали, кто чем мог, и посоветовали обратиться к Елизарихе: ее, мол, ни немцы, ни румыны не трогают – отец был «беляком», может, спрячет Сашу, не к добру девушка расцвела, а сам смотаешься, может, чего выменяешь. Долго Михаил стоял в нерешительности возле единственного рыбацкого домика у самого моря. До войны в нем четыре семьи жили, а теперь разрешили только Елизарихе.

– Мама, Миша пришел! – позвала Елизариху тринадцатилетняя Катя, единственная дочь.

– Елизавета Викторовна, спасите Сашу от румын! Они с каждым днем все наглее становятся, ломятся в двери, угрожают. Пропадет сестренка! – Голод отчетливо обозначил худые скулы мальчишки, бледное лицо подчеркивало тревогу. А огромные, умоляющие глаза смотрели с такой мольбой, что сердце Елизарихи сжалось:

– Запрись, Катенька, на засов и никого не пускай, – наказывала она черноглазой и тоненькой, как стебелек, дочери. – Пойдем, Миша.

По узкой тропинке, вдоль реки, не шли, а бежали они в село.

– Ой, не беги так быстро, Миша, ноги мои подкашиваются! – просила Елизариха.

– Быстрее надо, тетя Маруся, быстрее! – просил Михаил.

– Чует беду. Ой, горе, горе! – повторяла она и прибавляла ходу. У дверей квартиры, где оставил Михаил Сашу, стоял часовой. Штыком остановив запыхавшихся Елизариху и мальчишку, он с кривой улыбкой пояснил:

– Туда невозможно, там комендант с молодой куркой.

В оскале кривых зубов румына Михаилу виделась жуткая гримаса черта. В этот момент за дверями послышались возня и пронзительный вскрик. Михаил рванулся к двери, но в грудь ему уперся штык.

– Все, – смеялся румын, – молодая курка готова!