Семён Ходоров - Иосиф и Сталина

Молниеносно осмотрев её, она облегчённо улыбнулась и скороговоркой вымолвила:

– Не понимаю, зачем вы меня вызвали в таком пожарном порядке. У нас такие аварии происходят каждый день. Разве не видно, что вот-вот появится ребёнок. Всё идёт нормально, без каких-либо патологий. Раз я уже здесь, то лично приму эти роды.

– Но, Наталья Николаевна, – почти в унисон выкрикнули акушер и медсестра, – это уже третий по счёту ребёнок.

– Как третий, – удивилась она, растерянно поглядывая на двух новорождённых младенцев, лежащих рядышком на пеленальном столике, – у нас в роддоме ещё такого праздника не было.

Буквально через десять минут у Натальи Николаевны в руках трепыхалась красивая девочка с редкими белесыми волосиками на маленькой головке. Она повернула её лицом к Соне и торжественно произнесла:

– Ну вот, любезная, всё закончилось. Посмотри, какая красавица. Да и братики её – бойцы, один краше другого. Я не предсказательница, но уверяю тебя, что у твоих детей сложится неординарная жизнь. Они будут талантливыми и успешными.

В этот момент Наталья Николаевна и не подозревала, что её слова окажутся более чем пророческими. Сейчас же она резко отвернулась от родового кресла и, увидев перед собой взволнованного интерна, тут же приказала:

– А ты что здесь делаешь? Немедленно беги за фотоаппаратом. Надо запечатлеть этих троих красавчиков. Это ведь событие не только для нашего роддома, а и для всего города.

В это время взволнованный Марк маялся в неотапливаемом предбаннике роддома в ожидании желанной маленькой девочки. Он и сам не знал, почему хотел именно доченьку, красивую, нежную и милую девочку, а не, как большинство мужчин, сына, с которым можно будет играть в футбол, ходить на рыбалку и водить на занятия в секцию бокса. Может быть потому, что мечтал увидеть в своей наследнице такую же очаровательную блондинку, как и его Сонечку, которую любил больше своей собственной жизни. Что же касается малыша мужского пола, то он присутствовал в планах Марка, но по прошествии некоторого времени после рождения дочки. При условии, разумеется, если на это будет божья воля, в которую он, в силу своего атеистического воспитания, не очень-то и верил. В полном соответствии с этим воспитанием он не знал, что ещё в Священном Писании было начертано: «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определённое Господом ибо человек предполагает, а Бог располагает».

Так оно и вышло в реальности, когда распахнулась дверь, отделяющая комнату ожидания будущих отцов от запретной зоны, в которой находились их жёны. Из неё выпорхнула миловидная медсестричка со списком в руках и чуть ли не по слогам стала читать:

– Первухин – мальчик – 2800, Малышев – девочка – 3100, Ященко – девочка – 3300, Некрасов – мальчик – 3600, Перельман…

Назвав фамилию Марка, медсестра почему-то сделала паузу, окинула взглядом настороженных мужчин и ликующим голосом спросила:

– Присутствует здесь товарищ Перельман?

– Да, я здесь, – тревожно отозвался Марк, предчувствуя что-то недоброе.

Даже в самых невероятных и мифических снах своих ему не грезилось, что сейчас скажет медсестра. Она же не сказала, а просто издала что-то похожее на вопль и проголосила:

– Товарищи! Прошу вас, поздравьте своего коллегу, отца-героя. У него родилось сразу трое детей: два прекрасных мальчика и обворожительная девочка.

Однако, два десятка товарищей не знали, кто из них является Перельманом. А узнали, когда у одного из них подкосились ноги, и он, наверняка бы, рухнул на керамический пол, если бы его не подхватил, вовремя подбежавший военный с капитанскими погонами. Перед тем, как на какое-то мгновение помутилось сознание, Марк всё-таки успел утешительно пробормотать самому себе:

– Девочка родилась! Спасибо, Сонечка!

Окончательно он пришёл в себя только после того, как капитан влил в его уста неразведённый спирт из неизвестно откуда взявшейся солдатской фляги. И только тогда до его слуха донеслись выкрики:

– Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Да здравствует Перельман!

Марк не понимал, что происходит с ним: он всё-таки в последний год войны, взяв академический отпуск в институте, побывал в качестве санитара на фронте. Уже два года проводил непростые полостные хирургические операции, и при этом никогда не терял самообладание. А тут чуть было чувств не лишился. Он стоял перед толпой ликующих мужиков, не зная куда девать слегка подрагивающие руки, пока улыбчивая медсестра не вложила в них записку от Сони. На клетчатой вырванной из школьной тетради бумаге неровным почерком было написано всего шесть предложений: