Мария Романушко - Не прощаюсь с тобой

«1964 год. Прага. Международный конкурс клоунов». Ревущий, хохочущий, рукоплещущий зал цирка Нумберто… Парад королей смеха. На котором ему, Леониду Енгибарову, присуждён «Гран-при»! Его приглашали выступить в Париже, предлагали сниматься в Голливуде… А он рвался домой – в Москву. Он хотел завоевать Москву – это было поважнее Парижа и Голливуда.

…Навсегда в памяти тот мрачный ноябрьский день, заваленный хлопьями мокрого, липкого снега, – день его премьеры в Московском цирке. И несмолкающие овации после «Бокса»…

Об этой клоунаде много писали тогда рецензенты и искусствоведы: «Для Леонида Енгибарова любовь, красота – высшие принципы. Он слаб, ни у кого нет сомнения, что мощный здоровяк победит его. Но вот боксёр наступил на цветок, который бросила Енгибарову девушка. Теперь поединок приобретает высший смысл – против хамства и грубости. И Енгибаров побеждает! „Бокс“ – старинная сценка клоунского мордобития – превратился в новеллу о человеческом достоинстве, в современный рыцарский роман».

Ему устроили овацию и несколько раз вызывали на манеж. Мать (она сидела в четвёртом ряду партера) не могла сдержать слёз. Кажется, только в этот день она, наконец, освободилась от неловкости и смущения за то, что сын избрал такую странную профессию – клоун. Только в эти минуты, оглушённая овациями в честь её мальчика, её Лёнечки, она наконец поверила, что сын – настоящий артист, и в её сердце родилась гордость, которая отныне согревала и поддерживала её в долгие одинокие месяцы ожидания встречи с сыном…

Но помнит ли его Москва? Пять лет – срок немалый. Теперь Москву нужно завоёвывать заново…

* * *

Ну, вот и 18 марта. Лучший день моей жизни. И нестерпимо тянет на Цветной…

Я выбегаю из архива, ловлю такси – словно могу опоздать – и мчусь туда, на Цветной, как вот уже двенадцать лет – из года в год, из марта в март…

А с крыш – капель! Капель – как в то счастливое, нестареющее в моей памяти утро…

* * *

…В то утро я отчаянно опаздывала на первую лекцию в институте. Но всё же приостановилась у афишной тумбы взглянуть: что там новенького?..

Нет, это невозможно! Неужели?.. Это, наверно, снится…

Я потрогала рукой свежую, ещё влажную афишу – она пахла клеем, инеем и ещё чем-то – тревожным и мучительно-сладким…

Вот и дождалась! Вот и свершилось!

Я бежала по Цветному, не разбирая дороги, в глаза било солнце – так ярко, так слепяще! С крыш капало, текло на головы прохожим… На тротуарах – синяя весна вперемешку со вчерашней метелью…

Подбегаю к цирку. И даже глаза прикрываю рукой в первый миг. На фасаде – огромный портрет Енгибарова!

Здравствуй, Лёня! Неужели это не сон?

Взбегаю по мокрым ступеням. Беру билет на вечернее представление. Куда же деть себя до вечера? Как пережить, перетерпеть эти бесконечные девять часов?..

* * *

И вот я снова здесь. В Старом цирке на Цветном.

Время тут как будто остановилось: тот же острый запах опилок, те же мутноватые зеркала под матовыми фонарями, те же билетерши в дверях, ничуть не постаревшие за двенадцать лет. Даже униформа на них не переменилась!

Подхожу к портьерам, отделяющим фойе от кулис. В просвете их что-то металлически поблёскивает, слышны шаги, голоса, мелькают фигуры пробегающих в спешке людей…

Табличка: «Посторонним вход воспрещён!» Что-то я не помню её здесь раньше. Пожалуй, это – единственное нововведение за эти годы. И стоит на страже закулисной стороны – этой притягательной страны – серая, хмурая униформа.

А тогда…

* * *

Меня никто не остановил тогда. И я вошла за кулисы…

Лабиринт лестниц и огней, распутываясь, расширяясь, вывел меня к двери. На двери – табличка «Леонид Енгибаров». Сейчас, через несколько секунд, я увижу его. Сейчас, только переведу дыхание…

Сколько раз за эти три года я представляла себе нашу встречу! Полумрак гримёрной, мягкие огни, помноженные зеркалами, и – он, удивлённый, радостный, поднимающийся мне навстречу… И я говорю ему: «Я обещала прийти, и вот пришла».

Я постучала.

«Войдите!» – услышала его (его ли?.. ну да, несомненно его!) голос. И – с остановившимся сердцем – вошла.

Ярко, душно горели лампы… Комната была битком набита людьми! Журналисты с репортёрскими сумками, друзья, знакомые… Ведь это был день премьеры!

Енгибаров сидел перед зеркалом – и потому я увидела его сразу всего – плотно обтянутую майкой спину, плечи, утратившие за эти годы мальчишескую угловатость, и – лицо в зеркале. Бледное и нервное лицо актёра, которому досаждают назойливые посетители и мешают готовиться к выходу.