Мария Романушко - Не прощаюсь с тобой

Метла в руках Енгибарова превращалась то в винтовку, то в хоккейную клюшку, то в обезумевшую гитару, оглохшую от собственного рёва… И в этом, последнем образе, она приобретала остро-сатирическое звучание, направленное против породителей лже-музыки, против апостолов безвкусицы и какофонии.

А три зонтика… Три маленьких друга, безмолвные, но всё понимающие, они летали в его руках как будто сами, без его помощи, они веселили и поддерживали, как умеют поддержать только самые верные товарищи…

Тогда, осенью у моря, мне показалось, что ближе, чем они, никого у него нет… Только они – три маленьких друга, которые не предадут, не солгут, не отвернутся.

И когда уже не было сил выносить тишину зала, я переступила барьер манежа…

И побежала к нему со своими цветиками-семицветиками – «на счастье»…

Я ещё не знала тогда старинной приметы, которую знают все в цирке: «Тот, кто однажды переступил барьер манежа, назад не возвращается».

Свет прожекторов слепил глаза, обжигал щеки… Красный ковёр мягко проминался под ногами…

Леонид Енгибаров, раскинувший руки в прощальном приветствии публике, так и не понявшей, и не принявшей его – был очень далеко от меня – где-то там, у пёстрого занавеса…

И я бежала к нему, не ведая, чем обернётся для меня эта отчаянная пробежка… Не подозревая, что и через десять, и через двадцать лет я буду отчётливо помнить и этот обжигающий жар софитов, и эту податливую мягкость ослепительно-красного ковра…

И вот он увидел меня!

Никогда не забуду его удивлённый, вспыхнувший радостью взгляд.

Бежала в луче этого взгляда…

А ощущение было, как во сне: бегу, бегу – а добежать никак не могу…

И тогда… он побежал мне навстречу!

Мы встретились в середине ослепительного круга. Торопливые слова, за которыми так много!..

«Вот уж не ожидал!..» – «Спасибо, спасибо Вам!» – «Это Вам спасибо!»

Ласковые губы коснулись моей щеки. Усталая, благодарная улыбка. И близко-близко – его чёрные, но удивительно светлые глаза…

И что-то ещё говорим мы друг другу – вслух или только глазами? – и никак не можем разойтись. Всё стоим посреди красного ковра, под знойным солнцем софитов…

* * *

В тот вечер я вышла из цирка другим человеком. Енгибаров подарил мне новый слух, новое зрение.

Ничего не изменилось вокруг – всё так же светило солнце, шумело море, сестрёнка ходила по берегу, ища маленьких крабов, но я уже не участвовала во всём этом. У меня началась новая жизнь – невидимая для постороннего глаза. Музыка, подаренная мне грустным клоуном, не отпускала меня…

И были встречи. О которых он даже не догадывался. В толпе, на набережной, в аллеях приморского парка… Прошёл, промелькнул… Всегда один. Всегда сосредоточенный на своём.

Всегда выпадающий из толпы.

Взгляд мой мгновенно подмечал: опять он усталый, опять грустный…

* * *

Я сидела на пустынном пляже, под брезентовым тентом – как под куполом шапито. Моросил дождь… Штормило… По звонким гальчатым волнам бродили мальчишки, собирая выброшенные на берег монеты – делали свой маленький бизнес…

И вдруг я увидела его.

Он шёл у самой кромки воды, подняв воротник кожаной куртки, засунув руки в карманы. Волосы намокли и прилипли ко лбу. Один, на пустом берегу…

Ну, оглянись же, оглянись!

И он – оглянулся. Пристально вгляделся в моё лицо и улыбнулся обрадовано и удивлённо – как тогда, в цирке.

– Тоже любите дождь? – спросил он, подходя и опускаясь рядом со мной на скамью.

– Люблю.

– А что вы пишете? – он кивнул на блокнот в моих руках.

– Стихи.

– Прочтите что-нибудь.

Он смотрел так приветливо, так дружески, что мне стало легко и свободно, как будто мы давным-давно знаем друг друга…

И я прочла ему маленькое стихотворение, только что написанное:

– Хорошо, – сказал он. – Мне нравится.

– Правда?

– Правда! – засмеялся он. – Я всегда говорю правду.

Сердце моё ликовало.

Он улыбнулся:

– А ведь мы с тобой коллеги! Я тоже пишу. Только не стихи, а новеллы. Вот послушай одну, это самая короткая:

Он замолчал. Лицо его, такое открытое и приветливое, замкнулось. Нет, наверное, не почудилось мне тогда, в цирке, что, кроме трёх зонтиков, у него никого нет…