Амелия Хайруллова - Дневник одной жизни меня

И эти крестьяне оказались травинками на пути жестокого великана. Всякий, даже самый крепкий и сильный стебель все равно рухнет под острым металлическим лезвием.

Вдруг рядом раздался шорох и глухой стон. Я замер. Звуки повторились совсем рядом. Остановив коня, немного нагнувшись, изгибаясь как кошка, я зашагал через трупы на таинственный зов. И вот, в шагах трех от меня что-то зашевелилось. Я присел, сделал еще один осторожный шаг и увидел девочку, маленькую и, видимо, раненную. Заметив меня, она вдруг закричала, потом забормотала шепотом, в котором слышались нотки крика, от которого по телу проходили мурашки и замирало сердце. «Не подходи! Не подходи!» Девочка, прижав одну руку к груди, карабкалась на трупы, пытаясь убежать от меня. Но беспомощно цепляясь за все, что лежало рядом с ней, она почти не сдвинулась с места и все шептала: «Не подходи! Не подходи!» Очнувшись от оцепенения, я начал к ней приближаться, вытянув вперед руки с открытыми дрожащими ладонями, спокойно говоря: «Не бойся, я не причиню тебе боли, я помогу тебе. Все закончилось! Я тебя спасу.» Но та продолжала ползти и шептать. Я приблизился к ней быстро, чтобы поскорее закончить эту странную сцену; я не хотел вызывать страха. Видимо, осознав, что я все равно ее догоню, девочка наконец замолчала и вся сжалась в комок. Я дотянулся до нее и положил руку на ее голое плечо. Она дрожала. Так прошло около минуты. Малютка продолжала лежать съежившись. Прошло еще около пяти минут, и тело ее немного разжалось. «Пойдем со мной!» – прошептал я. Ответа не было. Я взял девочку на руки, ее тело, словно тряпичная кукла, вдруг обмякло у меня на руках: голова неестественно повисла, руки и ноги тоже, глаза были закрыты. Но руками я чувствовал частое биение маленького сердца. Ее платьице было изорвано и испачкано в крови. Я понес ее к лесу. Нужно было найти водоем.

Свежий ветер дул с небольшого озера, спрятанного среди глухих зарослей орешника. Я положил заснувшую у меня на руках девочку на плащ и напился прохладной воды, потом присел рядом со спящей и долго смотрел на нее в тихом полусумраке деревьев. На вид ей было лет восемь, ее светлые рыжеватые волосы выбились из растрепанной длинной косы, кожа была на удивление темная и здоровая, светло-коричневые узенькие брови оживляли лицо, а большие ресницы были завиты наверх; немного вздернутый наверх носик и бледные губы были очень аккуратны, как и остальные черны ее лица. Косынка слетела на тонкую шею. Она была одета в светло-серое легкое платье, немного потертое и выцветшее, разодранное от самого ворота до талии. Руки и ноги девочки были изящны, но страшно худы. Мой взгляд опять переместился на разодранное платье с багровевшими на нем пятнами крови. Нужно было промыть рану бедному ребенку, а я сидел, как дурак, очарованный ее притягивающей красотой. Мне не хотелось разбудить это прекрасное существо, но делать было нечего. Я тронул ее руку – но она не шелохнулась. Тогда оторвав лоскут от моего и так разодранного плаща, я положил его на колено и вынул нож. Осторожно я разрезал ее платье до конца и отогнул махрившиеся края, обнажив мирно спящее тело. На несколько секунд я застыл от и неожиданности: как долго я не видел тела другого человека! Но чувство, похожее на восторг, мешалось с чувством вины и стыда, я ощущал себя варваром, любуюсь этим исхудавшим, но очень гармонично сложенным женским существом. Вдруг что-то замерло в моем сердце: от левой ключицы по всей груди и животу почти до правой выпирающей тазовой кости простерлась глубокая багровая царапина. Из нее продолжала сочиться алая свежая кровь, мешаясь с черной, запекшейся.

Я намочил ткань водой и приложил прохладный влажный лоскут к началу ее раны. Вдруг глаза девочки распахнулись, она с шумом вдохнула и резко повернула ко мне голову, но телом не шевельнулась. Шумно дыша, она смотрела на меня пристально, с испугом и недоверием своими большими ярко серыми глазами, в которых я утонул на несколько секунд. Затем я стал медленно продолжать омывать ей рану – ее ясный взгляд также пристально следил за моими руками, дыхание оставалось таким же шумным и глубоким. Она ни разу не застонала, хотя на лице ее порой появлялось выражение режущей боли: губы сжимались, брови нахмуривались, приближаясь друг к другу, около левого виска пробегала судорога. Взгляд проницательных глаз не стал менее внимательным, даже когда, омыв рану, я наложил заранее подготовленный подорожник, оторвал еще одну полоску ткани от своего плаща и положил ее на рану поверх травы.